Женщина–апельсин

– Как это – зачем? Мы все – закон.

– Минуточку, минуточку… – Прокурор стукнул ладонью по столу. – Я вас пригласил не на диспут. Я предложил вам конкретный выход из положения. Я предложил вам убивать осужденных законно. И мое предложение – не повод для того, чтобы начинать лекцию о законе и наказании. Вы не в том положении и звании, чтобы дискутировать со мной. У нас есть определенное количество осужденных на смерть. И смею вас заверить, эти люди будут пострашней некрофила Левши. Идите и стреляйте. Ваша строптивость стоит слишком дорого. Вы неплохой специалист. У нас много случайных людей, вы пытаетесь доказать мне, что вы – истинный радетель закона. Мне не нужно ваших доказательств. Надумаете расслабиться – доложите. А сейчас вы свободны, и постарайтесь в дальнейшем не отнимать мое время по пустякам.

Хорватый сделал Еве знак рукой, и она осталась за дверью кабинета прокурора, дожидаясь его.

– Дура ты, и все, – сказал Хорватый, прикрыв за собой осторожно дверь. – Ты просто ненормальная, и в постели ты ненормальная, и вообще!..

Ева влетела в свой кабинет злая, лицо ее горело. Не закрывая дверь, она стала стучать кулаком в стену. За стеной был кабинет Николаева. Ева забылась, засмотрелась в мокрое окно на прозрачные струйки дождя. Из кабинета Николаева пришел молодой испуганный опер и смотрел на нее, приоткрыв рот. Ева почувствовала его взгляд, повернулась, продолжая стучать в стену.

– Разрешите доложить… Майор Николаев просил передать вам – он на выезде. Он хочет взять Кота.

Ева с досадой потерла руку.

– А тебя не взяли?

– Я – стажер. Я просился, но майор Николаев велел непременно дождаться вас и передать. Он у кафе. Этого, как его…

– «Рябинушка». Тренируй память, стажер. Что-нибудь еще? – Ева торопилась, не попадая в рукава куртки.

– У нас там это… китаец. И ни слова не понимает по-русски.

– А… Это Коля. Испугался? – усмехнулась Ева, вытолкала опера, заперла кабинет. – Пошли, я его научу русскому языку. Или тебя – китайскому.

В кабинете Николаева сидел безобразный китаец. У него не было одного глаза, уродливый шрам пульсировал ввалившейся звездочкой. Китаец нервничал.

Ева привычно окинула взглядом запоры на шкафах с документами. Стол Николаева был пуст.

– Тебе, опер, три с минусом – не оставляй никого и никогда одного в рабочем кабинете, а тебе, – она ткнула пальцем в китайца, – три минуты, чтобы вспомнить русский, я очень спешу.

– Не понимать, – китаец лихо улыбнулся, демонстрируя огромные металлические зубы.

– Как хочешь. Выметайся отсюда, это понимать? – Ева провела рукой под столом Николаева, под выдвижными ящиками. Здесь Николаев держал заначку. Пистолета не было, значит, Николаев «припаял малыша», как он сам выражался, на ноге у лодыжки. А вдруг китаец?! – Руки!

Китаец мгновенно вскинул руки и перестал улыбаться.

– Во дает, а говорил, не понимает! – опер качал головой.

Ева пробежалась по телу китайца, стукнула по коленкам, и тот быстро раздвинул ноги. На лице у него ничего не отражалось.

– Коля. Коля-Коля, Николаша…

– Николяша, – радостно закивал головой китаец.

– Мне некогда, Коля, понимаешь? Видишь опера? Он ничего не понимает, ты ему все расскажи, он просто запишет и слово в слово передаст Николаеву, а то тебя, Коля, завтра пристрелят, чего доброго…

– Хорошо, – кивнул Коля.

– Слушай, опер, – Ева заторопилась, – запиши слово в слово, что скажет Коля, потом сунь эту бумажку в укромное место и никому, кроме Николаева, не показывай. Есть такая веселая компания китайцев, она переправляет своих через нашу страну в Европу. Коля делает паспорта и прячет неожиданно умерших, но вообще он ничего себе, понял? Что тебе приказал Николаев?

– На телефоне сидеть.

– Сиди. Только поаккуратней, не сломай аппарат.

Ева рванула со стоянки, веером рассекая на асфальте дождь. Держа руль одной рукой, она открыла бардачок и достала небольшой узкий нож. Несколько раз опробовала, как вылетает лезвие при резком движении ладони сверху вниз. Запрятала его в специальный длинный кармашек в рукаве у самого манжета. На светофоре подумала несколько секунд и решила надеть бронежилет. Когда она судорожно стягивала через голову рубашку, в окно машины постучали. Интеллигентный очкарик прикрывал голову от дождя кожаной папкой. Ева опустила стекло, очкарик уставился на ее нижнюю весьма откровенную маечку с кружевами.

– По… жалуйста, подвезите во Внуково, понимаете, вопрос жизни и смерти…

– В аэропорт не могу, а до Кольца подброшу, – Ева рванула с места, не заботясь о том, закрыл ли он дверцу, очкарик завалился на заднем сиденье.

– Подай мне жилет.

– Простите, – он беспомощно смотрел на нее запотевшими стеклами.

– Рядом с тобой лежит бронежилет, дай его мне.

– А, простите, минуточку… Пожалуйста.

– Отлично. Там еще кобура и патроны.

– Что, дело так серьезно?

– Ты же сам сказал, что-то о жизни и смерти.

Ева бросала машину из ряда в ряд, очкарик падал на заднем сиденье.

– Нет, вы поняли меня буквально, понимаете? Она меня не простит, если я ее не встречу.

– Выметайся сейчас, пока красный свет, и больше не шути с такими словами.

– С радостью, спасибо вам!..