Женщина без мужчины

— Я здесь. Я явился по приказу. Вместо того чтобы заниматься своим делом, я валяю тут дурака…

— Чем скорее мы закончим наш разговор, тем будет лучше для нас обоих.

— Что вам от меня надо?

— Все, что вы знаете о Дине Головкиной.

— Дочь маршала. Этим, пожалуй, все сказано.

— А точнее?

— Она могла все себе позволить — ездить с делегациями в Париж и Рим, пьянствовать с актерами и позировать нищим художникам. Так мы познакомились…

— Вы дружны с ней?

— Называйте это дружбой, если хотите, — горько усмехнулся художник. — Ее кидало из стороны в сторону. Прибило к моему берегу как щепку, а потом унесло… С тех пор, как ее отца убили, она совсем взбесилась.

— Его убили?

— Вертолеты маршалов сами по себе не падают, — вновь усмехнулся парень.

— Вы больше не встречаетесь?

— Она теперь встречается с другими…

— С кем?

— С одним генералом. Да мало ли с кем! — взорвался вдруг парень. — В Москве ее видели с американцем…

— Вы уверены? Кто вам сказал об этом американце?

— Я сам видел ее, — признался художник. — Я поехал на открытие выставки в Москву, надеялся увидеть ее… хотя бы издали. Ну и увидел.

— Кто этот американец?

— Он мне не представился.

— Высокий, остроносый, худой? В летах? — Натали набросала словесный портрет Джервиса.

— Нет… По-моему, он средних лет. Типичный иностранец с «зелеными» в кармане.

— Не у всех американцев тугой кошелек.

— К нам ездят только такие.

— По вашему мнению, он кто? Случайный знакомый или…

— Любовник? Вас это интересует?

— Меня интересует этот американец — его имя, профессия?

— Не знаю. Дина может встречаться с кем захочет.

— Дина работает на КГБ?

Художник пожал плечами, потом ответил мрачно:

— По-моему, вся страна работает на КГБ.

— И вы?

— Я работаю на себя. Поэтому мне хватает только на еду… Я не строчу доносов, потому что мне не на кого доносить.

— А на меня? А на того человека, который приказал вам встретиться со мной?

— Зачем? Я ничего не выиграю, зато потеряю…

— Что?

— Себя… Отпустите меня, пожалуйста… В моей мастерской очень маленькое окошко, и свет попадает туда только до часу дня. Если я задержусь, то пропал весь день.

— Пригласите меня к себе!

Он молча удивленно уставился на Натали.

— Мне бы хотелось увидеть ваши работы.

Художник, ничего на сказав, быстро собрал свои пожитки и устремился к выходу. Натали поспешила за ним. В молчании они миновали несколько залов.

— Меня предупреждали, что вы настойчивы, — сказал он.

— Я такая же, как мой покойный муж. Вы знали его?

— Знал, — после паузы признался художник. — Он умел хорошо говорить.

— Он не только говорил. Он занимался делом.

— Может быть. — Художник не расположен был продолжать разговор.

— Вы не рисовали его?

— Нет, я не пишу портретов. Я пишу картины.

— Какие?

— Смешные.

— Карикатуры?

Художник задержал шаг. Натали от неожиданности чуть не наткнулась на него. Он впервые взглянул на нее свысока и даже с некоторой снисходительностью.

— Наши карикатуры не смешны. Они глупы и злобны. Смешна наша жизнь!

Художника звали Левой. Его комната в коммуналке была одновременно и мастерской. За окном возвышалась грязно-желтого цвета закопченная стена какого-то производственного здания. Грохот товарных составов и пронзительные свистки пролетающих мимо электричек напоминали о близости железнодорожной магистрали. Это был район, обитатели которого привыкли к вечному шуму, к отсутствию света и зелени. Уже с середины дня в комнате Левы наступали сумерки.

Множество холстов было повернуто лицом к стене, один холст был натянут на подрамник, загрунтован и подготовлен к работе, но кисть художника еще не касалась его. Четыре среднего размера картины висели на стене против окна. Между третьей и четвертой было пустое пространство. На каждой из картин были изображены одни и те же двое парней, только в разной обстановке. Может быть, из духа противоречия, сражаясь против унылых сумерек и серой жизни, Лева использовал яркие, бьющие в глаза цвета. Его полотна будто светились в полутьме мастерской.

— Мне очень нравится, — искренне сказала Натали.

Лева просиял от удовольствия.

— Эту серию картин я назвал «Мои мужики».

Он, разволновавшись, стал мерять шагами комнатушку из угла в угол, на ходу давая пояснения:

— «Мои мужики в очереди за картошкой!»

Длинная очередь выстроилась вдоль тротуара. В основном это были пожилые усталые женщины. «Мужики «красовались на первом плане, прижав к сердцу сетчатые «авоськи». Вожделенный вход в овощной магазин был уже рядом. Витрина его заманивала диковинными тропическими фруктами, а также арбузами, дынями и сочными гроздьями винограда. Над головами «мужиков», выражая их мечтания, в воздухе парила, как «летающая тарелка», сковорода, полная аппетитной жареной картошки.

Вторая картина называлась «Мои мужики ждут трамвай».

Опять очередь, уходящая в бесконечность за край картины. Навевающая тоску пустота улицы. «Мужики» вытянули шеи и глядели вдаль, а над ними, опять как волшебное видение, порхал в небе веселенький яркий трамвайчик с крылышками, как у бабочки.