Ничего такого делать я не собиралась. Я была лишней на этом празднике жизни — и я ушла. Не в моих правилах мешать людям наслаждаться друг другом. Я слишком тактична для этого, слишком хорошо воспитана. Я не кровожадна — отнюдь! Я мирный человек.
Поэтому, когда-нибудь воскреснув, я намотаю кишки своего мужа на кулак, а потом выдерну их резким движением. А подружку Милу оскальпирую, повешу ее крашеный скальп в изножье кровати, чтобы любоваться им на сон грядущий — он станет навевать мне сладкие, безмятежные сны.
А Луизу Палну я вообще отпущу с миром. Только предварительно отниму у нее валокордин, телефон и деньги. Или запру в гардеробной комнате без воды и хлеба, а сама буду расхаживать по квартире и причитать тонким жалостливым голоском:
«Бедная Луиза Пална, как ее жалко, какая она была хорошая… Хоть и закрывала баклажаны без уксуса, отчего ее банки всегда взрывались, и мне приходилось сутки напролет отмывать кухню от результатов ее хозяйственно-заготовительного энтузиазма. И какая она была добрая, чуткая женщина, несмотря на старческий маразм, напавший на нее сразу после окончания школы в бог весть каком дореволюционном году. И как мы ее любили, невзирая на скандальный нрав…»
А детишкам подарю по подзатыльнику. И отправлю их в школу. И отниму у Лизы плеер и глянцевые журналы для хронических идиотичек, а у Митьки — видеоприставку и компьютерные игры. И засажу их за математику и сонаты Бетховена. И через год они у меня станут шелковыми!
А сама… Сама я буду…
Но относительно себя самой моя мысль терялась в кромешном мраке. Кем я стану, чем я буду, на что мне жить?
И где?
Где я буду ночевать сегодня, в день собственных похорон? В день своего второго рождения?
Я еще не знала.
Телефон не отвечал. Где она?..
Черт побери, невозможно дозвониться! Что ж, придется устраиваться самой…
Проблема жилища решилась просто: для этого понадобилось всего лишь снова выйти замуж. Таким образом вопросы с кормежкой, ночлегом и досугом были решены.
Дело было так. Я сидела на скамейке, ко мне подошел мужчина, плюгавый, с ватой в ушах старикашка.
— Сидишь? — спросил.
— Сижу, — ответила.
— А чего сидишь? Замуж, что ли, хочешь?
— Хочу, а что? — С вызовом.
— Ну так пошли! — Обрадованный блеск выцветших голубых глаз.
— Куда? — Недоумение на моем лице и, естественно, в голосе.
— Куда-куда… Замуж, конечно! Ну что, идешь? Все еще пребывая в тягостном недоумении, я поднялась со скамейки и пошла замуж.
Второй муж оказался лишь немногим лучше первого, если разобраться. Впрочем, если кто в течение шестнадцати лет прозябал в браке с Мухановым и Луизой Палной, тому господин Кукушкин покажется романтической прогулкой по берегу моря.
Перво-наперво супруг сообщил мне, что женщин в грош не ставит, и с хитрым прищуром осведомился, хочу ли я еще за него замуж.
— Хочу, — с вызовом ответила я. Из принципа!
— Будешь стирать, готовить, зарабатывать деньги — и все одна, — настаивал он.
Но я и на это была согласна.
— Будешь сворачивать для меня горы, поворачивать реки вспять, останавливать коней на скаку и каждый день входить в горящие избы, как на работу!
— Отчего ж не ходить и не останавливать, — согласилась я, — если избы горят и все такое.
— А еще будешь срывать для меня звезды с неба и рассыпать алмазы и всякие прочие перлы. А также рубины и жемчуг.
— По мере необходимости, — кивнула я.
— А также будешь рожать детей, вскармливать их грудью, воспитывая в них беспримерную любовь к отцу.
— Рожать — это я умею, — согласилась я. — Можно начинать?
Но это было еще не все.
— А я буду ходить по пивным и писать новый проект закона, — предупредил он.
Я не возражала.
— А спать мы будем отдельно, пока ты не пройдешь полное медицинское обследование за свой счет.
Чего еще желать!
— И если хоть раз пожалуешься — вылетишь отсюда в два счета.
Я и с этим согласилась…
— А маму мою будешь боготворить и выполнять малейшие ее желания. А если она на тебя пожалуется — я с тобой в две секунды разведусь, невзирая на твою личность, понравившуюся мне внешне.
И вот тут-то я струхнула. Грозный призрак Луизы Палны возник передо мной. В руке призрак почему-то держал банку с баклажанами.
«Вот так-то, милая! — ехидно ухмыльнулся призрак. — Съела?»
— А где… мама? — с тоской спросила я, оглядывая квартиру, в которой царил кислый старческий запах.
— Да вот она! — Свежеиспеченный муж простер указующий перст в густевшую возле телевизора тьму.
— Здрасте! — предобморочно пролепетала я.
И подумала: если что, можно ведь и подушкой придушить. Даже, может, лучше сразу подушкой, чтобы не затягивать… И что же это я раньше-то про подушку не догадалась…
Но портрет со стены улыбался мне вполне благосклонно.
От сердца отлегло.
— Кажется, ты понравилась маме, — обрадовался Кукушкин. — Кстати, не пора ли ужинать?