Женщина и обезьяна

В обучении языку они совсем отказались от системы. Маделен оставила все попытки вспомнить те обрывки грамматики, которые когда-то учила, теперь они интуитивно продвигались по языку, она прикидывала, где ещё не бывала обезьяна, и отправлялась с ней туда. В тот день она привела Эразма к датским условным предложением.

— Если бы я мог, — сказал он, — я бы полетел.

— Если бы я могла, — сказала Маделен, — я бы полетела с тобой.

— Если бы я мог, — продолжал он, — мы бы остались здесь навсегда.

Туг Маделен почувствовала, что почва уходит у неё из-под ног и что уже поздно возвращаться назад.

— Если бы мы хотели, — продолжила она, — разве мы бы не могли?

Примат покачал головой.

— Ведь есть ещё все остальные, — сказал он.

Наступило молчание. Не веря своим ушам, они слушали эхо только что произнесённых слов.

Они сидели не более чем в метре друг от друга. Теперь это пространство наполнилось живыми существами, обезьянами, подобными Эразму. В воображении, в совместном видении, они увидели собрание обезьян, стайку обезьян, народ. Маделен было ясно, что Эразм так же переполнен чувствами, как и она. Что если он не говорил о будущем, то это потому, что он, как и она, позабыл о нём. Но где-то есть сотни таких обезьян, как он, а может быть, и тысячи. И их существование, скорее всего, находится под угрозой. Он, с его способностью проникновения в суть вещей, должно быть, перед ними в долгу. Он, в отличие от неё, был в другом положении. Её прощание с цивилизацией было окончательным. Она забыла обо всём. На земле не было человека, с которым её связывало бы что-то, что она боялась бы потерять.

Когда она пришла к этой мысли, в пространстве перед ней стало тесно. Между ними с Эразмом, посреди воображаемых обезьян, появилась новая группа, группа людей. Впереди Адам и родители Маделен, Сьюзен и её дети, а за ними — другие знакомые, члены семьи, забытые одноклассницы, а ещё дальше — безликие очертания людей, которые когда-то что-то для неё значили. Все они смотрели на неё, словно дети, задавшие взрослому вопрос и ожидающие ответа.

— Да, — сказала Маделен. — Другие. Мы о них чуть было не забыли.

В это мгновение они одновременно открыли для себя закон природы, который всегда существует в форме напоминания и распространяется на любого отшельника, столпника безотносительно к религии и исторической эпохе и который открывается любой паре любовников, и это было напоминание о том, что не существует, не может существовать никакого частного Рая.

Маделен закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Как вы называете друг друга? — спросила она. — Ведь вы же не говорите «обезьяны»?

Эразм задумался, тщетно пытаясь примирить два несовместимых языковых мира, и нашёл приемлемый компромисс.

— «Люди», — ответил он. — Мы называем себя «люди».

— А нас? Как вы нас называете?

— «Животные», — ответил Эразм. — Так мы называем вас.

Маделен открыла глаза.

— Ты скучаешь, — спросила она, — по своим людям?

Обезьяна уклонилась от прямого ответа.

— Что ты говорила про принцесс, — спросил он, — как таи это было?

В течение семи недель Маделен жила в текучем настоящем моменте. Не без сопротивления её память начинала функционировать.

— «Избрана», — вспомнила она. — Значит, ты должен что-то делать.

Эразм кивнул.

— Я должен это делать, — сказал он. — Именно поэтому я приехал.

Вокруг них тепло и сонно жужжал сад. Всё было как и раньше. Но ничто уже больше не повторится.

— Животные, — сказал Эразм, — здесь в саду, они нас не понимают. Поэтому боятся нас. Поэтому убегают. Чтобы стать невидимыми, убегают. Это хороший способ. Этому нам всем следует научиться. Но есть и другой способ: если ты понимаешь, что тебя ждёт, то не надо бежать. Можно остаться на месте, быть очень близко и тем не менее быть невидимым. Потому что знаешь, где тебе надо стоять. Так мы и живём — мы, люди.

— И вас никогда не видят?

— Может быть, нас чувствуют. Может быть, вы нас чувствуете. Как нечто, чего не хватает. Или как нечто, чего там быть не должно. Но вы нас не замечаете. А если и замечаете, то всё равно не видите.

Маделен отбросила последнюю осторожность.

— Ты хорошо жил? — спросила она. — Ты был счастлив? А другие счастливы?

Примат кивнул.

— Но ты же находишься здесь, — продолжала она. — Но, может быть, это по ошибке.

Обезьяна выпрямилась, вне всякого сомнения — высокомерно, и Маделен вспомнила на мгновение напыщенный вид стоящих на негнущихся ногах самцов горилл.

— Эразм, — сказал он, — позволил себя поймать.

— А я? — спросила Маделен. — Я просто должна была помочь тебе сбежать?

Это было мягкое замечание, а на такие труднее всего отвечать, особенно на неродном языке. Но Эразм многому научился, и в уроки он привнёс кое-что от своей физической ловкости.

— Когда мы идём к реке, чтобы попить, — сказал он, — то иногда, довольно часто, появляется солнце. Хотя мы и не за этим шли. Когда ищешь маленькое, то иногда находишь большое.

Маделен закрыла глаза, пробуя на вкус это быстро прогрессирующее красноречие её любовника, словно это спелый фрукт.