Женщина и спасение мира

Богочеловечество предполагает и другое — прежде всего то, что относится к воле и свободе. Христологический догмат видит в воле функцию природы. Вот почему духовный подвиг направлен прежде всего к отказу от собственной воли, к освобождению от всякой необходимости, имеющей источником мир и природу. Но именно в этом отказе от воли естества осуществляется свобода, зависящая от личности; она освобождает личность от всякой индивидуальной и природной ограниченности и делает ее "кафолической", все содержащей, бесконечно ее расширяя. В идеале свободная личность стремится к тому, чтобы содержать в себе всю человеческую природу, подражая жизни Св. Троицы, ибо христианство, по словам св. Грирогия Нисского, есть "подражание природе Божией"^[57]. "Бог почтил человека, даруя ему свободу, — говорит св. Григорий Богослов, — чтобы добро принадлежало лично тому, кто его выбирает, не меньше чем тому, который положил начало добра в природе"^[58]. Человек свободен, потому что он есть образ Божественной свободы; поэтому он имеет возможность выбирать. Однако преп. Максим Исповедник видит несовершенство именно в необходимости выбора, свобода воли является неизбежным следствием падения. Воля перестает быть интуитивной и становится дискурсивной; в противоположность этому совершенный человек следует добру немедленно, он — выше выбора. Интересно отметить ту же концепцию в современной мысли философа Л. Лавеля. Для него прежде всего "существование состоит в осуществлении акта свободы; если это не происходит, наше бытие сводится к состоянию вещи"^[59]. Наш дух рассуждения выбирает между многими возможностями, чтобы реализовать истинную. И "почти всегда определяют свободу выбором"; однако в своей наивысшей форме она есть "деятельность, которая создает свои собственные причины, вместо того, чтобы им подчиняться"^[60]. Итак, свобода поднимается до того уровня, где "самые свободные действия, которые одновременно — самые совершенные, суть те, которые уже не являются следствием выбора"^[61].

Личность осуществляется в свободе. Тревога, которую может испытывать личность, происходит оттого, что она всегда стоит перед собственным произволом: она может отказаться от жизни, сказать "нет" существованию. Человек каждое мгновение выбирает между самоосуществлением и небытием, из которого он вышел; опустошить себя или наполнить — в этом великий и благородный риск всякого существования и крайнее напряжение надежды. Свобода не изобретает ценности, но эти ценности получают жизнь, воплощаются через наше личное открытие этих ценностей. Субъективно это открытие всегда является творчеством, созданием "моего" отношения к этим ценностям; творчеством, потому что это отношение никогда раньше не существовало, и в этом смысле можно сказать, что человек есть то, чем он себя делает. Премудрость Божья существует до существования человека, и всякий человек носит в себе "путеводный образ", свою собственную софию, "премудрость"; он является живым замыслом Божьим. Он должен раскрыть этот Замысел, расшифровать самого себя и свободно завоевать свой собственный смысл, построить свою судьбу. Таким образом, существование — это напряженное стремление к своей собственной истине, которую надо открыть и воплотить в жизнь: "Я знаю истину только тогда, когда она становится жизнью во мне", —говорил Кьеркегор. В жизни нет никакого завершения и никакой возможности повторения; строго говоря, нет никаких прецедентов, но всегда — начало действий, всегда единственных, никогда не дублирующихся, потому что они — "мои". Каждое утро человеческой жизни занимается как утро сотворения мира — как чистый замысел Божий, — и верность, которую я ему храню, несет меня каждое мгновение к новому будущему, абсолютно желанному и девственному.

Связь с трансцендентным ни в коем случае не есть "гетерономия", по Канту, так как в теономии не существует никакого "гетеро". Зависимость от Бога открывается во внутреннем характере этой зависимости, во вселении Слова: "Я уже не называю вас рабами....но...друзьями" (Ин. 15.15). В противоположность этому всякая автономия заключает человека, замкнутого в себе, как бы в капсулу. Преп. Антоний Великий уточняет, что при подвижнической жизни в человеке борются три воли между собой: воля Божья, спасительная, действующая изнутри, -— и тогда это теономия, к которой человек свободно присоединяется в полном синергизме, делая своей эту Божественную волю; воля человеческая, хотя и не обязательно испорченная, но неустойчивая и неуверенная — и тогда это автономия; и наконец, воля бесовская, чуждая человеку, — и тогда это гетерономия. Но, с другой стороны, если свобода является лишь чистым подчинением, которое застывает внутри Божественного действия и сводится к тому, чтобы воспроизводить, копировать, то она теряет свой смысл. Евангелие ставит этику друзей Божьих выше этики рабов и наемников. Христологическии догмат — единство двух природ во Христе — уточняется в догмате единства двух воль и постулирует свою импликацию в единстве двух свобод.