Женщина из Кентукки

– Стен, подай мне две кружки, – сказала Пейшенс и принялась развязывать кульки. Когда Спенсер принес их, она всыпала большую щепоть ароматных листьев в одну из них, объясняя:

– Это листья мяты болотной, или, проще говоря, блоховника. Она – от температуры, а это, – она запустила пальцы в другой сверток, – против застоя в легких и против кашля. – Женщина посмотрела на Бена и приказала:

– Как только вода закипит, налей ее в эти кружки. Пусть настоится минут пять-семь, а потом принеси в комнату к Грете.

Она снова посмотрела на Спенсера.

– Иди поставь кобылу и моего мула в сарай. Моя старая кляча не привыкла торчать на холоде.

Мужчины послушно помчались выполнять ее распоряжения, обрадованно перекладывая непосильную для них ношу на ее плечи.

Спенсер завел животных в сарай. Собираясь уйти, он невольно бросил взгляд на кучу сена, на которой они с Гретой не раз любили друг друга. Его плоть невольно напряглась при воспоминании о том, как все это произошло в первый раз. Никогда раньше он не знал такого полного удовлетворения. И было невероятным, что каждый следующий раз приносил все больше и больше счастья. Постепенно они узнавали, что было приятно другому, где надо целовать, ласкать и дотрагиваться, чтобы доставить друг другу наивысшее наслаждение.

Он стоял, потрясенный, внезапно осознав, что, оказывается, просто заниматься с ней любовью для него было уже недостаточно. Ему хотелось говорить с ней, знать, о чем она думает. Но больше всего ему хотелось, чтобы Грета не думала о нем плохо. При последней мысли он вдруг смутился и прикрыл глаза. Никогда раньше его не волновало, что будет думать о нем женщина после того, как он использовал ее тело и равнодушно уходил прочь.

Теперь Спенсер стал понимать, что же было не так в их отношениях. Нет никаких сомнений: к Грете он относился совсем по-другому. Да, он безумно использовал женщин, но только не ее. Ее он любил душою и телом.

– Черт, – выругался он тихо. Его переполняла нежность к этой строптивой девчонке, и ему это очень не нравилось. Он презирал себя, так сильно увлекшись этой колдуньей, – теперь он был от нее в полной зависимости. Так недолго потерять и свободу. Он видел, что произошло со многими его женатыми друзьями. Им с большим трудом удавалось заставить своих жен думать о них.

«Кажется, ты сильно беспокоишься из-за Греты, – промолвил чертик, сидящий внутри него. – Посмотри, как ты расстроился, когда не смог найти ее во время пурги. Ты был похож на дикого зверя».

– Ты что, считаешь меня последним идиотом? Я переживал бы точно так же из-за любой другой женщины, которая могла бы попасть в беду, – ответил он сам себе вслух.

«Скажи это луне. Она круглая, может, и поверит такому бреду».

Спенсер снова выругался и выскочил из сарая, надеясь, что придирчивый голос не последует за ним. Когда, раздраженный, он ввалился в свою спальню, то увидел, как Пейшенс, приподняв голову девушки, поила ее одной из настоек, что-то нежно приговаривая. Он остановился рядом с Беном, который склонился над кроватью, внимательно за всем наблюдая.

Когда Грета выпила половину содержимого чашки, Пейшенс аккуратно положила ее голову на кровать и подоткнула одеяло вокруг ее плеч. Чуть нахмурившись, она перевела взгляд на взволнованных мужчин.

– Температура скоро спадет, – сказала она, – пусть девочка немного передохнет, а потом я дам ей сироп от кашля. Это должно избавить ее от страданий и заодно предотвратит отек в легких.

– До конца своих дней я буду молиться за тебя, Пейшенс, – произнес старик дрожащим голосом. – Я так боялся, что мы ее потеряем.

Женщина задумчиво перевела взгляд с отца на сына и грустно сказала:

– Хотя, боюсь, что она может потерять ребенка.

Гробовая тишина, воцарившаяся после этих слов, казалось, будет длиться бесконечно. Наконец, старый Бен прервал молчание:

– Как это понимать? Потерять ребенка? Грета ведь еще не беременна.

– Нет, Бен. Грета беременна, – голос Пейшенс был спокоен. В ее глазах явно читалась жалость, которую она испытывала к старику. Она вопросительно посмотрела на испуганного Спенсера. – Как я уже сказала, она, действительно беременна, и не меньше четырех месяцев.

Лицо Спенсера побледнело, выдавая его волнение. Бен аж затрясся от злости и прокричал:

– Ты, блудливый шакал, ты все-таки не оставил ее в покое? Чтобы досадить мне, ты снова ее использовал?

Увидев, как сжались кулаки старика, молодой охотник отошел в сторону. Он понимал, что отец в ярости и горит желанием прибить его.

– Все было совсем не так, как ты думаешь, отец. Клянусь тебе, я никогда не использовал ее.

Бен сделал угрожающий шаг.

– Я не желаю выслушивать твои насквозь лживые оправдания. Как только твой язык поворачивается? Весной, когда на Холмы придет священник, готовься к женитьбе. Мой внук не будет ублюдком, он будет носить фамилию Эйткинс, даже в том случае, если мне придется убить тебя.