Женщина из клетки (сборник)

– Да ладно тебе, слышь, Надь. Ну что ты заладила – расписание… Будь проще, какое расписание может быть у свободных людей?

И опять захохотал, весело как-то, радостно:

– Мы же с тобой свободные люди, Надя… Свободные, – сказал он это слово с каким-то своим скрытым смыслом, и она покосилась на его руки с наколками и подумала – что-то они значат ведь, эти наколки.

«Он, наверное, сидел… – подумала она и испугалась вдруг, что только сейчас поняла это. – Он же, наверное, – сидел в тюрьме…»

И – поняла, откуда это ощущение опасности. Ощущение опасности, что он тут, в ее комнате, с ней наедине.

И подумала – сейчас же нужно его отсюда увести, сейчас же.

И произнесла мягко, примирительно, как говорят с кем-то, чья реакция может быть непредсказуемой:

– Ну, расписание не расписание, а на ужин все равно нужно идти…

И он, как будто догадавшись, все-таки вспомнив какие-то правила приличия, сказал ей, широко улыбаясь:

– Тебе переодеться надо? Так давай, я тебя внизу в холле подожду…

И вышел, крепко хлопнув дверью. И она дверь эту быстренько, нервно как-то закрыла. И села на кровать. И – застыла на несколько минут. Потому что – это же надо было так влипнуть!

И подумала вдруг с ужасом, что он, наверное, уголовник. И сразу стало понятно все его поведение, какая-то оторванность его, что ли. И подумала она, радуется он, наверное, что теперь на свободе…

И еще с ужасом, со стыдом подумала она:

– Это кому рассказать, что она, культурный, уважаемый человек, – и познакомилась с уголовником!..

И почему-то возник перед ее глазами образ завкафедрой, Лилии Сергеевны. И подумала она потрясенно: «Знала бы она, что лучший работник ее кафедры, доцент, председатель методического объединения – с уголовником расхаживает по городу, да еще и в свою комнату его приводит…»

И все ее приличное воспитание в ней взбунтовалось, возмутилось – да что же это такое, в конце концов! Почему она ему позволила за ней увязаться? И опять подумала: да потому что очень воспитанная, правильная, а он никаких правил не понимает, он – наглый, безо всякого воспитания и безо всяких норм приличия. Он – дикий какой-то. И на секунду испугалась даже – как ей воспитанной и приличной женщине справиться с этой дикостью, необузданностью?

И испугалась она всего происходящего, даже слезы появились на глазах, и тут же вспомнила, что ждет он ее внизу, и новая волна испуга поднялась в ней: сейчас, не дождавшись ее, он поднимется опять, и постучит в дверь, и что она должна сделать? Открыть – нельзя, не открыть – неприлично, он же шум поднимет, что о ней люди подумают…

И мысль эта подняла ее с места, и она с какой-то хаотичной скоростью, сорвала с себя сарафан и купальник, быстро переоделась, быстро прошлась по растрепанным волосам щеткой, заколкой их закрепила в тугой узел на затылке, сумку схватила – и вышла из номера. Вышла с сильно бьющимся сердцем, но – уже спокойнее ей было, что она – вне номера, что туда он не зайдет. А тут, на людях, он ничего с ней сделать не сможет, и как-то она от него отвяжется. И подумала она вдруг – мне Бог поможет… На все Божья воля… Все будет хорошо…

Он встретил ее улыбкой. Радостной открытой улыбкой, мол, ждал он, ждал ее и наконец она появилась…

И она, увидя эту улыбку, опять как-то стушевалась. Потому что давным-давно никто ей так радостно не улыбался. Точнее никогда и никто так радостно ей не улыбался. Даже будущий муж во время их первых встреч не улыбался так открыто. Был он сдержанным, как нормальный мужчина. И потом в семье – был сдержанным на чувства и на ласки.

А тут – улыбка на пол лица – и кому, и почему? Кто она ему?

Непонятно все это было. Непонятно и тревожно. И в этих чувствах она и направилась к административному корпусу, в столовую. Он шел рядом, и подумала она:

– Господи, вот дойду до столовой и отвяжусь от него…

Но – не дошла.

Просто не дошла она до столовой. Потому что он остановился, и ее остановил, просто взял ее за плечи, развернул к себе и заговорщицким каким-то голосом, с улыбкой своей шальной, глядя ей прямо в глаза, сказал:

– Слышь, Надь, да ну ее, эту твою столовую, твой ужин по расписанию… Зачем тебе все это надо? – И, наверное, увидев непонимание, удивление на ее лице, добавил:

– Нужно жить – радостно, понимаешь?… – И произнес еще раз, растягивая это слово, как бы получая от него удовольствие, смакуя его: – Ра-до-стно… А чего там радостного, в твоей столовой и твоем пансионатском ужине – биточки паровые с гречневой кашей?..

И, развернув ее в другую сторону, сказал:

– Пошли, Надюша, гулять! Я приглашаю!

И в этом его «я приглашаю» что-то такое прозвучало, что она не смогла отказать. Или не захотела?

Ведь, действительно, – какая радость в паровых биточках и гречневой каше? Какая радость?..

…Она сто лет не была в кафе. Она сто лет не была в ресторанах. Она сто лет не была в кафе или ресторанах с мужчиной. И никогда – с чужим мужчиной.

Она попала в мир, неизвестный ей, доценту, преподавателю престижного вуза. В мир, в котором был другой свет, другой запах, другая музыка. В котором были другие правила, которые ей вообще были неизвестны.