Такое же восхищение я чувствовала, наблюдая за своей мамой, когда вечером она собиралась на выход с отцом или шла куда-то одна днем. Она тщательно подбирала свои наряды и часто дополняла их шляпой. Ее прическа, макияж, парфюм… Глядя на себя в зеркало, она улыбалась своему отражению, будто они были в чем-то заодно, и излучала уверенность. У нее была прекрасная фигура, и она носила очень узкие юбки и обтягивающие платья. Ее каблуки тоже издавали цокающий звук. Куда она шла? Мне было так любопытно. Как ей удается так удачно составлять все эти образы и всегда так шикарно выглядеть? Я не могла оторвать глаз от блеска, шарма и роскоши, окружавших образ матери. Она тоже была женщиной, какой я надеялась стать.
Мне не нравилось собственное отражение в мамином зеркале. Бледное квадратное лицо. Карие глаза. И короткие темные и очень-очень-очень мелко вьющиеся, особенно от влажности и бесконечного брюссельского дождя, волосы. Почти у всех девочек в моем классе, включая Мирей, были прямые светлые волосы, и они могли сделать себе длинную прямую челку. Только не я. Я чувствовала себя инопланетянкой. Я выглядела так, словно выбралась из чащи леса. Ни у кого больше не было такой внешности.
Я была зациклена на своих кудрявых волосах, с которыми не могла справиться даже моя мать, которая умела все. Когда я вернулась домой после двух недель, проведенных в летнем лагере, у нее ушла уйма времени на то, чтобы распутать мои волосы, и это вывело ее из себя. Когда ей наконец удалось причесать их в аккуратный хвост и заплести косичку, она попросила у меня резинку. Я потеряла ее в лагере. После всех ее усилий ее это так взбесило, что она взяла ножницы и отрезала мне хвост. Это явно не спасло мое отражение в зеркале. Я чувствовала себя несчастной, и мне было ужасно стыдно.
До недавнего времени я и не подозревала, что одному мальчику, с которым мы были в одной группе в детском саду, я понравилась как раз
– Мне кажется, я живу с мужчиной, за которого вы «вышли замуж» в детском саду, – сказала она мне, улыбаясь.
– Как его зовут? – с недоверием спросила я.
– Дидье ван Брюйссел, – ответила она.
И тут я начала припоминать. Кое-что, во всяком случае. Самого Дидье я не помнила, но его имя звучало знакомо, и я вспомнила, как в детстве старательно упражнялась, оттачивая писать свою подпись «Диана ван Брюйссел», соединив свое имя с его фамилией. Меня поразило, что Беа сообразила, что я была той самой маленькой девочкой, о которой ей рассказывал ее мужчина. Это говорило о том, как сильно она его любит и как внимательно слушала его детские истории. А еще это было свидетельством неожиданного эффекта, который я произвела на этого пятилетнего мальчика в детском саду.
Смысл этой истории не в том, чтобы рассказать о своем первом успехе у мужчин, а в том, насколько же я была не права, что расстраивалась из-за того, что у меня не было прямых светлых волос. Пока я отчаянно хотела быть похожей на других девочек, Дидье полюбил меня именно за то, что я отличалась от них. Когда спустя 60 лет мы наконец встретились, он сказал мне, что понятия не имел о том, что кудрявая la petite Diane[5]
стала Дианой фон Фюрстенберг, но я произвела на него такое впечатление, что он всю жизнь искал женщин со средиземноморской внешностью и вьющимися волосами. Я чувствовала себя белой вороной, но Дидье стал олицетворением известного выражения «Красота в глазах смотрящего».Я боролась со своими кудряшками долгие годы: следила за прогнозом погоды, считала влажность своим врагом, носила шарфы, вуали и выпрямляла волосы всеми возможными способами. Бывало, я гладила их на гладильной доске и вытягивала утюжками у парикмахеров по всему миру, убежденная в том, что прямые волосы – это ключ к красоте и счастью.