До этого момента я даже не понимал, что это раздражает меня. Моя жена обращается со мной с вежливостью сиделки, ухаживающей за больным. Как она смеет так легко ко всему этому относиться? Я дурно себя вел, я знаю. Но как она смеет не обращать внимания на мою глупость? Почему не сделает хоть что-нибудь? Почему не плачет, не злится?
Распаленный этими мыслями, я встаю с кровати и иду в ее комнаты. Наверное, они услышали мои тяжелые шаги (я уже не могу передвигаться так легко, как раньше, особенно в холодную погоду), потому что отодвинули передо мной ширму. Онага впустила меня еще до того, как я успел постучаться. Моя жена стоит в лучах солнца, которые проникают в комнату через отверстия в стенах. Все ее шторы, ширмы и жалюзи исчезли. Между нами нет ничего, кроме пыли, тени и полосок солнечного света. И Онаги: она принесла поднос с двумя чашками и чайником, и тоже исчезла, оставив меня и наедине с женой.
— Жена.
— Муж. — Ее голос удивительно спокоен. У меня вдруг появляется чувство нереальности происходящего. Слишком много разговоров между нами начиналось так же. Этот разговор мог быть продолжением того, который был шесть месяцев назад. Все, начиная с того времени и заканчивая теперешним моментом, кажется мне сном. Нет, моя жизнь и моя вторая жена были реальны. И сейчас я и моя жена реальны. Все было реально, кроме этих слов и ширм, поставленных между нами.
— Нам нужно поговорить.
— Да, — говорит она. — Пришло время сказать правду.
23. Дневник Шикуджо
Итак, я рассказала ему правду. О лисе, который приходил ко мне во сне, о стихах, которые он мне читал, о моей грусти и одиночестве, о скуке ожидания. Он слушал и ничего не говорил. Он промолчал даже тогда, когда я, разозлившись, разбила чашку об пол. Я плакала, мои волосы и платья намокли от слез. Я не знаю, плакала ли я в его объятиях из-за любви к нему или из-за пережитого вместе горя. Правда обладает множеством смыслов…
Сказки, которые я читала, никогда так не заканчивались. Брошенная жена горевала и умирала от неизвестной болезни или бросалась в реку и плавала на поверхности воды, пока ее шелковые платья не намокали и не тянули ее на дно, в холодные зимние воды. Или же она уходила более воспитанно: остригала волосы, принимала святое имя и посвящала себя религии. И она была такой же холодной и недоступной, как если бы утонула.
Но я больше не хочу думать об этом.
Мой муж молчал. Я тоже молчала.
Онага раскрыла бы рот от удивления, если бы я рассказала ей это, но я хочу быть честной и поэтому нашептываю великую правду дневнику. Возможно, когда-нибудь я прошепчу ее на ухо моему мужу (Йошифуджи или другому). Возможно, все же есть Чистая Земля, в которую мы попадаем, когда умираем. А может, и нет. В любом случае, надо жить мудро здесь и сейчас. Я больше не буду бежать от жизни. Я просто буду жить.
Женщина-лиса, мой муж и я. Из нас всех только она поняла это раньше и лучше.
24. Дневник Кицунэ
Я вернулась домой со стертыми ногами, голодная, с пятнистой собакой, бегущей рядом со мной. Я не останавливалась по пути назад — даже возле хижины Брата. Я знала, что мне нужно с ним поговорить, извиниться и объяснить все, но позже. Слишком многое нужно было сделать сначала.
В доме было тихо. Возможно, потому что был рассвет. Тумана, скрывающего исчезающие стены моего дома, не было. Впервые после того, как моего мужа забрали от меня, я увидела дом целиком: два маленьких крыла, соединенных переходами, и много маленьких зданий. Сад стал меньше, чем был, и более простым. Не было света повсюду. Дом казался заброшенным, безжизненным, как на рисунке.
Я вошла в главное крыло — в свои комнаты. Они тоже стали меньше и проще. В тусклом свете я увидела одинокую женщину, которая складывала шелковые платья в сундуки, как будто готовясь к долгому путешествию. Она обернулась, когда я вошла.
— Госпожа! — Ее лицо засветилось, но тут же погасло, когда она разглядела меня. — Ваши волосы! О, моя госпожа, ваши прекрасные волосы!
Я нетерпеливо помотала головой:
— Они отрастут. Но Джозей… — Я отстранила ее от себя на расстояние вытянутой руки. — Ты здесь. Ты дождалась меня.
Она закусила губу:
— Это было сложно. Остальные… Мне очень жаль, госпожа, но большинство из них не смогли остаться. Но несколько человек все же остались. — Она повысила голос. — Госпожа вернулась!
Послышались сонные голоса, потом несколько человек прибежали к веранде моего дома, на ходу протирая глаза. Собака гавкала, прыгая среди них. Учитель каллиграфии, повар, сокольничий, горничная, садовник — опустив глаза, но с радостью на лице, они мне поклонились.
Я поклонилась им в ответ:
— Не прячьте от меня глаза. Я так рада, что вы остались!
— Мы остались, — сказала Джозей. — Мы продолжали надеяться, что вы вернетесь. Что вы приведете с собой нашего господина, и все будет так, как было раньше.
— Я не привела его назад…
— Но он нужен нам, разве нет? — Она посмотрела на меня, и я поняла, что она имеет в виду: