Женщина-лиса

Я не обратила внимания на испуганный вскрик Онаги, когда сын положил свою находку на колени. Это был листок мягкой, мышиного цвета бумаги с четкими тонкими иероглифами, которые почему-то напоминали мне усы или когти животного. Я наклонилась ниже над бумагой, чтобы прочитать стихотворение, которое было на ней написано.

— Видишь, кто-то обгрыз ее, — сказал мой сын.

Он показал мне разорванное горло, и я поняла, что каким-то непонятным образом спутала вещи. То, что принес мой сын, не было листком бумаги — это была убитая мышь. Я закричала, уронила ее и убежала в самую дальнюю и темную из своих комнат. Но даже там я не могла забыть, что у меня на коленях лежал предмет, который казался мне и мышью, и бумагой.

Я боюсь. Что со мной происходит? Со всеми нами?

6. Дневник Кицунэ

Луна снова стала полной, когда я отважилась забраться под веранду Кая-но Йошифуджи.

Испачканный черными отметками, белый круглый веер лежал между бумагами. Я прижала к нему нос. От него пахло клеем и бумагой и едва уловимо, мускусом и тигровыми лилиями, загадочным образом смешанными друг с другом. Все запахи перебивал более свежий — грязный запах чернил.

Я осторожно взяла веер зубами и подняла его. Это оказалось очень неудобно. Однажды я несла в зубах соловья, он продолжал вяло трепыхаться, и одно крыло его тащилось по земле. Держать в зубах веер было так же трудно. Я высоко подняла голову и, осторожно ступая, понесла веер, стараясь не волочить его по земле.

Я знала, что с такой ношей меня могут легко заметить: идти с огромным светящимся в темноте веером было опасно. Но я все равно несла его и только когда оказалась в тени рододендрона, почувствовала облегчение. Зажав веер между лапами, я вдыхала его запах.

— Сестра? — после того, как прошла моя течка, мой Брат вернулся и Дедушка позволил ему остаться.

Все стало по-прежнему, как будто мы снова были детенышами.

— Оставь меня в покое! — сказала я, чувствуя, что повторяюсь — в последнее время в обращении с Братом я употребляла только это выражение.

Месяц назад Брат, чувствуя мою злость, убежал бы от меня. Но с тех пор он стал сильнее.

— Зачем ты взяла его? — спросил он и понюхал веер.

— Потому что он принадлежит ему. Он рисовал на нем.

— Вот в чем причина? — фыркнул молодой лис. — Он нарисовал множество вещей, но до этого ты ничего не уносила с собой.

— Он пахнет, как нужно. Он пахнет им.

Брат вытянул шею, чтобы лучше разглядеть чернильные отметины.

— Но здесь ничего нет. Для того чтобы что-то сделать, есть причины: голод, страсть, усталость, страх, веселье. Вот это причины.

— Люди делают разные вещи. — Дедушка подошел к нам сзади. — Они могут быть непонятны вам, сосункам, но у них на все есть свои причины. Твоя Сестра учится. Это горькие уроки. Из-за них она стала грустной.

— Но зачем ей это нужно?

— А ты попробуй остановить ее. Почему же ты не остановишь? — фыркнул он. — Она не должна делать этого. Но она сделала выбор. Она хочет этого.

— Неправда! — воскликнула я, пораженная мыслью, что мое несчастье может быть добровольным. Они проигнорировали меня.

— Тогда она просто сумасшедшая, — сказал Брат горько. Я зарычала на него и попыталась укусить.

— Как и мы все, — сказал Дедушка.

7. Дневник Шикуджо

Была середина лета, моя жизнь стала потихоньку налаживаться. Не было больше дурных снов и нежелательных воспоминаний. В комнатах было жарко и душно, поэтому все свое время — насколько это было позволительно — я старалась проводить на веранде, окруженной цветущими глициниями. Со всеми экранами, которых требует скромность, возможно, было менее прохладно, но все же не так жарко, как в доме.

Одна моя подруга написала мне из столицы письмо, в котором сплетничала насчет того, что происходит на озере Бива, куда все уехали отдыхать. Она прислала мне подарок: отрез бледно-голубого материала, легкого, как дыхание сверчка, и просила смешать для нее духи, которые я делала в столице. Так приятно получить письмо от старой подруги! Мне кажется, я люблю ее еще больше, чем раньше, — лишь потому, что она вспомнила обо мне и написала письмо, пусть даже ей и нужно что-то от меня.

Мои коробочки для смешивания духов находятся в нелакированном сундуке, окруженные бутылочками с ароматическими маслами, маленькими баночками, ступками и пестиками. Одна баночка разбилась, когда мы ехали сюда, и теперь бумажки, повязанные вокруг горлышек бутылочек, пропитались маслом так, что их трудно прочитать.

В каждом пузырьке, в каждой баночке содержится что-то драгоценное. Вместе они составляют стихотворение удивительной красоты, но не имеющее смысла: алоэ, корица, сладкая хвойная смола, тюльпаны и гвоздика, воск и мед и мурасаки-лаванда. Эта коллекция масел была бы полна воспоминаниями, как старый дневник, если бы я чувствовала что-то, кроме белой гардении.

Пришел мой муж. Никто, кроме него, не входит в мои комнаты так стремительно, прямо, твердо и уверенно шагая по скрипучим доскам.

Он принес дурные известия, которые уничтожили возможность смешивать что-либо.

8. Дневник Кая-но Йошифуджи