Женщина-лиса

Блохи (и им подобные — одни из главных неудобств нашей жизни) повсюду, они как неприятное напоминание, что этот мир не так идеален, как нам хотелось бы. Но я приехала, чтобы навестить принцессу, и это напоминание было нежелательно. Онага увидела, из-за чего я расстроилась, раздавила насекомое маленькой бумажкой, которую достала из своего рукава, и выбросила в окно.

Мне вдруг пришла мысль, что мы все время путешествуем. Всего за несколько месяцев я успела съездить в долину Тани и вернуться назад в столицу, в дом к своим родителям, теперь я еду во дворец. Мой муж доехал до побережья и назад; моя мать и отец — до озера Бива и обратно. Даже когда мы сидим на одном месте, мы все равно путешествуем: из комнаты в комнату, из сада в сад, из дома в дом, из храма в храм.

Мы путешествуем даже не покидая наших кроватей. Мой муж бродит по странным извилистым дорогам своих снов и своей одержимости. Мой сын путешествует в своих играх: в далекую Корею и даже в более далекий Китай, или в места, которых вообще никогда не существовало, кроме как в его воображении. Я бы хотела сказать, что сама никогда такого не делала, но вспоминаю свои бредовые сны о мужчине-лисе и не могу.

Слишком много путешествий, и кажется, что все они заканчиваются там, где начались. Куда мы хотим попасть и что мы надеемся там найти? Я думаю, мой муж задает себе похожие вопросы.

Я не думаю, что смысл путешествия обязательно в том, чтобы куда-то попасть. Скорее всего, люди путешествуют лишь для того, чтобы утолить жажду движения, потому что это помогает им забыть свою боль. Так боль в спине или в животе отвлекает нас от постоянных раздумий.

Карета останавливается, Онага и я выходим из нее, и я готовлюсь к встрече с принцессой.

24. Дневник Кицунэ

Я никогда до этого не была беременна — ни когда была лисой, ни когда стала женщиной. Но я чувствовала всем своим существом, что беременность — это не так просто. Лиса беременеет и продолжает охотиться, спать и есть. Она готовит несколько нор и, когда приходит время, забирается в одну из них, и через некоторое время практически безболезненно рожает двух, трех или четырех детенышей — маленьких комочков шерсти, уже голодных. Ее самец приносит ей еду, пока детеныши не подрастут и их можно будет оставлять одних и охотиться. Детеныши остаются жить или умирают — в идеале, конечно, первое — и когда приходит время, они начинают сами охотиться и есть, спать и спариваться.

У женщин беременность протекает сложнее. В первое время Джозей постоянно суетилась вокруг меня, приносила лишние платья даже в теплые погожие дни, чтобы я не замерзла, заставляла меня пить разные лекарства (в большинстве своем противные на вкус). Я тоже беспокоилась о своем здоровье: один раз сквозь магию я заглянула в реальный мир, чтобы увидеть, что на самом деле я пью. Но это была всего лишь дождевая вода, собранная в большом, как человеческая ладонь, листе, зеленом, с красными и золотыми крапинками. После этого я спокойно, без жалоб пила то, что приносила мне моя служанка.

После своего бурного восторга, когда я только рассказала ей, Мать, казалось, совсем забыла о моей беременности. Брат тоже не говорил ничего. Хотя я знала, что ему рассказали об этом. Но Дедушка приходил ко мне очень часто, хотя мы больше не говорили о том, что мой ребенок может не быть человеком.

Однажды Брат и Йошифуджи пошли охотиться. Это был холодный осенний день, отливающий золотом и серебром: золотые листья деревьев шелестели на ветру, над ними нависало мрачное стального цвета небо. Они были одеты в платья светло- и темно-зеленого цвета. Я смотрела, как они шли по бледной мертвой траве в реальный мир. Позади них шли слуги и несли палки с соколами, огромными птицами всего наполовину меньше своих носильщиков.

Брат засмеялся: этот чистый счастливый звук словно повис в воздухе. Я давно не слышала, чтобы он смеялся. Когда такое случилось, что мой муж заменил ему меня?

Даже после того, как мужчины скрылись за мягким изгибом холма у ворот, я все еще видела, как соколы покачивались на палках в такт шагам слуг. Через мгновение лиса выскочила из здания, рядом с которым я стояла, и побежала за ними, в реальный мир. Мать, свободная весь день на время отсутствия Йошифуджи, побежала охотиться.

На мне были платья с нарисованными обезьянами, висящими на ветках осеннего дерева: все листики были разных цветов и красно-оранжевые обезьянки цеплялись лапками за обросшие лишайником ветки. Мои нижние платья были темно-голубого и золотого цветов. И некому было увидеть этот пышный наряд.

Мой муж и Брат стали проводить вместе слишком много времени. Я никогда не думала, что буду завидовать им. И кому именно я завидовала? Брату, у которого был Йошифуджи, когда его не было у меня, или Йошифуджи, который украл у меня Брата?

Или им обоим? Потому что у них была возможность гулять под солнцем, когда я сидела в вечном полумраке, заваленная кучами тряпок, платьев, старалась научиться красиво писать и перебрасывала мячик из одной руки в другую?