Женщина-лиса

Мы идем к маленькому бассейну. Упавшее дерево лежит рядом с ним, но ветки свешиваются в воду, от которой исходит пар, наполняя воздух хвойным ароматом. Я снимаю мокрые шелковые платья, которые прилипли ко мне, как будто не желают со мной расставаться, и аккуратно складываю их на камень. Потом нам снова придется это надеть, и одежда будет такой же мокрой и холодной, как сейчас. Но я не хочу об этом думать. Мне достаточно знать, что скоро я окунусь в потрясающе теплую воду.

Погружение в воду похоже на погружение в полыхающий огнем ад. Постепенно я привыкаю к воде, опускаюсь ниже, по плечи, и сажусь на камень. Брат осторожно смотрит на меня все это время, потом шагает в воду и лишь немного вздрагивает, когда садится на камень. Потом вздыхает, отдаваясь теплу.

Некоторое время мы не говорим ни слова. Бассейн очень маленький, будто каменная чаша. Сначала я стараюсь не дотрагиваться до него ногами — это было бы невежливо, — но потом сдаюсь и позволяю нашим ногам соприкоснуться. Они лежат рядом, как спящие щенки. Я откидываю голову назад, на ветку упавшего дерева. Струи пара ударяют мне в лицо. Капли собираются на щеках, на веках. Я смотрю наверх и вижу первые робко мерцающие звезды. Скоро их заливает свет луны, небо оказывается подернуто серебристой дымкой.

Я говорю:

После грозы сияет луна,
Но кто остался, чтобы увидеть ее?

— А-а-а! Поэзия, — разочарованно протягивает брат моей жены.

— Мы убили лису, — говорю я, словно пробуя слова на вкус, чтобы понять, какие они на самом деле.

Всплеск воды. Я открываю глаза и вижу, что он выпрямился:

— Что?

— Лиса. Конечно, это не мы убили ее, а собака.

— Это было не по-настоящему, — говорит он резко и хмурится.

— Конечно, по-настоящему!

— Нет. Этого не было на самом деле. Никто не умер. Никому даже не было больно.

— Но я видел это. Не думаешь ли ты, что она осталась жива и уползла… — Я останавливаюсь. Я вдруг понимаю, что резкость в его голосе — это боль или вина. — Что случилось?

— Это плохой знак, — говорит он, наконец, — убить лису.

Я вспоминаю внезапную вспышку горя, когда увидел, что лиса умерла. Я даже не думал, что он мог чувствовать то же, что и я, что ему тоже была небезразлична лиса, опасная и хитрая, как о ней все думают. Но теперь мне ясно, что ему не все равно. Его золотые глаза переполнены горем. Мне становится так жаль его, что на мгновение я забываю, что он не его сестра, на которую он так похож. Я хочу обнять его и утешить.

После недолгого молчания он продолжает. Слова неохотно срываются с его губ:

— Я был словно в клетке. Я забыл обо всем: о том, кто я, где я. И когда выбежала лиса, я на какую-то секунду забыл — я думал, что она была всего лишь лиса. Я собирался… — Он сглотнул.

— Ты боишься, что лиса могла проклясть тебя?

— Нет, — сказал он со смешком, переходящим во всхлип. — Не совсем. Я лишь хотел бы вспомнить, что настоящее, а что нет.

— А что настоящее? — прошептал я. Странный вопрос: но в данный момент я хочу услышать его ответ. Отчаянно хочу.

— Моя сестра знает. Иногда. Лиса была настоящей. Ты настоящий, и это все. — Он смотрит мне в глаза. Его лицо мокрое.

Я голодный и уставший, как и он. Наверное, поэтому мы ведем эту странную беседу. Но жизнь такова, что некоторые вещи не обязательно должны иметь смысл, чтобы они могли причинять боль. И его горе достаточно реально.

Пар вокруг нас вьется как дым от курильницы. Брат моей жены такой же красивый, как и его сестра. Я возбуждаюсь. Я придвигаюсь ближе к нему, дотрагиваюсь до его плеча и притягиваю ближе к себе. Он мягкий и гладкий, но под кожей чувствуются мускулы, как будто он делает какие-то специальные упражнения. Теперь он плачет, я обнимаю его.

Поцелуй получается настолько естественным, что я даже не понимаю, кто кого первым поцеловал. Его губы одновременно мягкие и твердые, тонкие, они отличаются от полных губ его сестры. Сначала поцелуй нежный, но потом его язык проникает в мой рот и начинает ласкать меня. Я понимаю, что хочу его до безумия. Я хочу кусать его и кусаю. Я оттягиваю зубами его губу. Когда он отодвигается от меня, я задыхаюсь, почти рычу.

— Что мы делаем? — спрашивает он едва слышно и обхватывает руками мой возбужденный член. Его руки холодные по сравнению с водой в бассейне. — Я же мужчина!

Я скольжу к нему, обнимаю и дотрагиваюсь рукой до его члена, такого же длинного и тонкого, как и он сам:

— Разве ты никогда не играл с друзьями, когда был мальчиком? Ты никогда не был с мужчиной? — Я останавливаюсь. Конечно же, не был, хотя каждый молодой человек в его возрасте — каждый, кого знал я, когда был в его возрасте, — хотя бы раз пробовал это.

Он стонет:

— Но… — и замолкает, мы снова обнимаемся, наши губы борются.