Женщина на грани нервного срыва

Уже некоторое время я размышляла над тем, каких успехов добилась с тех пор, как доктор Дж. вошла в мою жизнь. Не скажу, что я возродилась фениксом из пепла, но мой характер определенно начал меняться. Причем в довольно неожиданных направлениях.

Я поймала себя на том, что осторожнее вожу машину. Я не превышала скорость и не болтала по мобильнику за рулем (а если при мне это делал кто-то другой, неодобрительно поджимала губы). А ведь раньше я могла гнать как ракета, одновременно набирая эсэмэску, открывая банку газировки и забрасывая в рот чипсы. Я была убеждена, что застрахована от любых неприятностей, и плевала с высокой колокольни на безопасность окружающих и свою собственную. Звучит ужасно, но, увы, это правда.

И все же я пошла к психоаналитику не для того, чтобы научиться соблюдать правила дорожного движения. Не за тем я тратила деньги (уже три с половиной тысячи фунтов), вставала ни свет ни заря и тоннами изводила бумажные салфетки. Однако положительная динамика все же была налицо. Постепенно, шажок за шажком, я приближалась к статусу взрослого ответственного человека. Мы снова и снова обсуждали с доктором Дж. мой семейный кризис, и я начинала понимать, что те давние события повлияли на меня гораздо больше, чем я предполагала.

Были и другие признаки улучшения. Меня больше не мучили мысли о Кристиане. Если я невзначай и вспоминала его, то чувствовала печаль и сожаление, а вовсе не гнев, ревность и обиду. Я ему не звонила. Впрочем, и он мне тоже. Возможно, такой звонок или личная встреча стали бы для меня реальной проверкой на прочность. Но я больше не ходила туда, где могла на него наткнуться.

В целом я стала более сдержанной. Если кто-то, кого я едва знала, — бывший сотрудник, приятель приятеля — спрашивал: «Как дела?» — я не разражалась длинными сбивчивыми речами с обилием ненужных подробностей. Парадоксально, но факт: мы с доктором Дж. стремились вытащить наружу глубоко упрятанные чувства, но за пределами «храма психотерапии» я стала меньше проявлять эмоции и распространяться о своих переживаниях.

И еще я бросила извиняться в ситуациях, когда извиняться не за что. Прежде эта привычка была моей второй натурой. Теперь же, когда я собираюсь произнести: «Извините, я заплачу кредиткой» или «Извините, это платье мне не подходит», доктор Дж. внутри меня принимает боевую стойку и вопрошает: «К чему это вымученное самоуничижение?»

Изменилось и мое отношение к работе. До сих пор я не осознавала, что журналистика — это фундамент, на котором строится моя личность. Я воспринимала себя сквозь призму своей профессии. На вопрос «кто я?» моим ответом было вовсе не «дочь», «сестра», «подруга» или «тетя». Нет, я отвечала: «Журналист». По сути, я впала в нездоровую зависимость: чтобы почувствовать себя достойным членом общества, мне нужно было увидеть свое имя на газетной странице.

Итак, я перестала каждый понедельник говорить себе, что на этой неделе я должна обнаружить какую-нибудь сенсацию и сделать потрясающий материал. Я больше не ставила перед собой слишком высокую планку, взять которую просто не могла. Я поняла, что даже если и впрямь наткнусь на сенсационный сюжет — что маловероятно — и напишу статью, достойную Пулитцеровской премии, это ничего не изменит. Мир не станет лучше, и я сама в одночасье не обрету счастье и успех. Короче, я заключила договор с собой: буду делать все, что смогу, и если результат окажется лишь посредственным — значит, так тому и быть. В результате я расслабилась и, как ни странно, стала работать более продуктивно. И начала получать от работы больше удовольствия. Да, я самая обыкновенная — ни больше, ни меньше.

Теперь я не жила в состоянии цейтнота. Перестала изнурять себя в спортзале. И в бассейне больше не занимала самую быструю дорожку и не ставила перед собой цель отмахать пятьдесят или сто дистанций. Я максимум раз двадцать не спеша проплывала от бортика к бортику — раньше за это время я старалась сделать пятьдесят марш-бросков. Одна знакомая отметила, что я больше не напоминаю ей Шрека, потому что лицо у меня не искажено постоянной тревогой. Порой было ощущение, будто я похудела килограммов на десять, — это у меня с плеч упал гигантский груз забот.

Еще одно изменение к лучшему: я бросила прозак. Начиная с тридцати лет я принимала его время от времени, а с прошлого года и вовсе закидывалась «таблетками от грусти» регулярно.

Поначалу я относилась к антидепрессантам с большим предубеждением. Во-первых, у этой разновидности лекарств не самая хорошая репутация. Во-вторых, мне было неприятно сознавать, что я неспособна взять себя в руки без помощи «химии». В-третьих, я в принципе не очень-то доверяла фармацевтической индустрии. Как-то я прочитала статью о женщине, которой не нравилось, как ее муж планирует семейный бюджет. Она хотела взять семейную бухгалтерию на себя, но не знала, как при этом не обидеть супруга. И врач прописал ей антидепрессанты, чтобы она успокоилась. Ну не бред ли?