Женщина на грани нервного срыва

— Как считаю нужным?

Я нахмурилась, словно она говорила на незнакомом мне языке. В каком-то смысле так и было. Она кивнула.

— Ну ладно…

Подсунув ладони под себя, я неуверенно спросила:

— Мне лучше сидеть или лежать на кушетке? Есть какая-то разница? Ваши другие клиенты… пациенты… как вы их называете… они что делают? Что дает самый быстрый, самый верный результат?

Доктор Дж. сняла очки и уставилась в потолок. Я проследила за ее взглядом. Когда она вновь посмотрела на меня, я чуть-чуть наклонилась вперед. Она снова надела очки.

— Можно и так, и так. Как считаете нужным.

— Но как поступают другие ваши клиенты?

— Почему для вас это важно?

Бред какой-то. Я просто спросила совета. Вот и все. Обратилась за помощью, мать вашу. Я что, слишком многого хочу?

Вслух я этого не сказала, потому что интуитивно стараюсь избегать открытой конфронтации. Я только улыбнулась, постаравшись, чтобы улыбка вышла как можно любезнее. У меня мелькнула мысль, что, возможно, я больше сюда не приду. Тут недолго окончательно съехать с катушек. Но мне не хотелось уходить, хлопнув дверью, или продолжать играть в молчанку, или предоставить ей возможность снова выдать свою коронную фразу. Оставшись в кресле, я пустилась в бессвязные разглагольствования о том, что боюсь подсесть на психотерапию (хотя была совершенно уверена, что уж со мной-то такого не произойдет).

— Ну, словом… я знаю, что некоторые женщины могут годами таскаться к психоаналитику. — Я нервно усмехнулась. — Превратиться в нытика-прилипалу — хуже нет. Презираю таких людей.

— Презираете? — Судя по ее интонации, она слышала это слово впервые в жизни.

Я энергично закивала.

— Это сильное выражение по отношению к женщине, которая, по вашему мнению, слаба или испытывает трудности.

Да я же совсем не про то! Но это прозвучало как упрек, и я тут же пошла на попятный:

— Ну ладно, не презираю. Но я их терпеть не могу. Терпеть не могу слабых, жалких, беспомощных, без конца ноющих женщин-прилипал.

— Хм-м-м… — Подперев подбородок большим пальцем левой руки, она уставилась на меня, словно я диковинный зверь в зоопарке.

Но я уже оседлала своего любимого конька и благополучно доскакала на нем до конца сеанса. Я сказала, что поклонники психотерапии всегда казались мне кем-то вроде сектантов. Сказала, что не хочу, чтобы мне промыли мозги. Что боюсь резко измениться, утратить чувство юмора, возненавидеть своих родителей, стать мужененавистницей. Мне случалось читать о людях, у которых в результате терапии возникали ложные воспоминания детства, — боже упаси оказаться одной из них! И вообще, я не так уж много знаю о Фрейде, но мне достаточно. Вдруг в результате психотерапии я захочу убить свою мать и переспать со своим отцом? Я состроила гримасу, призванную обозначать: «Фу-пакость-это-же-надо», и захихикала. Все это время доктор Дж. неотрывно смотрела на меня с таким видом, будто это я теперь говорила на иностранном языке. К примеру, на суахили.

Я остановилась перевести дух.

— Наше время истекло, — сказала она.

Я встала и взяла сумку.

— Спасибо. Огромное вам спасибо. — За что я ее, собственно, так пылко благодарю? — Тогда до пятницы. — Я влезла в свое тяжелое зимнее пальто. — В семь утра?

Не знаю, зачем я спросила. Я прекрасно помнила, что наша встреча была назначена на противоестественную рань. У нее оставались свободными только эти часы: семь сорок утра, понедельник, шесть вечера, среда (начиная со следующей недели), и семь утра, пятница.

— Обычно в это время я еще сплю. — Я все еще не теряла надежды вовлечь ее в нормальный человеческий разговор. — Но я очень серьезно отношусь к нашей работе, так что увидимся в семь, да?

Все, что досталось мне в ответ, — короткий равнодушный кивок и небрежная улыбочка.

С невиданной прытью я сбежала вниз по лестнице, подлетела к машине и плюхнулась на сиденье. «Моя терапевтша — конченая психопатка», — отстучала я Кэти эсэмэску. «Проекция, — написала она в ответ. — В тебе бурлит подавленный гнев, и ты обрушиваешь его на нее. Бедная женщина».

— Дурында, — пробормотала я и стерла сообщение. Все еще в шоке, я отправилась в свою любимую кофейню «Кембер и Джонс», чтобы позавтракать и попытаться отвлечься чтением газет.

На следующее утро я поехала в Лондон на очередную планерку в «Обзервере». К журналистике многие относятся свысока, но, по мне, лучшего способа заработать на хлеб и придумать нельзя. Мне было с чем сравнивать — прежде чем стать репортером, я перепробовала кучу занятий. И вот теперь я трудилась бок о бок с, возможно, самыми эрудированными и остроумными людьми страны. Это вселяло в меня одновременно восторг и ужас. Я не променяла бы эту работу ни на какую другую. Но для каждой бочки меда припасена ложка дегтя, и для меня такой ложкой были планерки. Я боялась их до смерти, и обычно мне удавалось их избегать. Меня охватывала дурнота, стоило подумать о том, чтобы в присутствии самых талантливых журналистов Британии высказывать свое скромное мнение о конкурентах и рассуждать о международной ситуации. А уж чтобы предлагать и обсуждать темы для следующего воскресного выпуска, вообще молчу.