Женщина на грани нервного срыва

На то, чтобы выставить наружу хулиганов вместе с их псиной, у охранников ушло примерно полчаса. И вот наконец перед симпатичной медсестрой предстала Кэти. Подруга поведала — возможно, чересчур подробно — сколько она выпила прошлым вечером, как играла в фанты и бегала нагишом. Сестра осмотрела ее ступню, сказала, что нужно сделать рентген, и проводила нас обратно в приемную.

— Вами займется доктор Макензи. — Она подмигнула. — Останетесь довольны.

Мы с Кэти переглянулись. Целый час я мерила шагами приемную, словно ожидая известий о состоянии близкого человека. Грызла ногти. Делала дыхательную гимнастику. Сказала: «Схожу за сигаретами», и Кэти напомнила, что я не курю. Я ответила: «Придется начать», но тут же сообразила, что уходить нельзя — вдруг ее вызовут в мое отсутствие? Каждые несколько минут я резко выдыхала и говорила: «Господи, я сейчас умру».

Внезапно в дверях кабинета возникла красотка в зеленой униформе и назвала фамилию Кэти.

У меня закружилась голова. В горле как-то странно забулькало. Бубня: «Кэти, помоги, Кэти, помоги мне, пожалуйста», я потащила хромающую подругу к Дэвиду.

Он что-то писал. При нашем появлении Дэвид поднял голову и удивленно улыбнулся.

— Привет, как дела? — спросил он меня. И тут же спохватился: — Кэти! Надо же, не узнал твою фамилию. Что стряслось?

Я боялась, что он услышит, как бухает мое сердце.

— Привет… э-э… все хорошо, — пробормотала я. — У меня все в полном порядке. А вот Кэти… она плясала и пила водку, а потом бегала голой, упала, и теперь у нее ножка бо-бо, — выпалила я на одном дыхании и выскочила из кабинета.

В киоске я купила пачку «Мальборо лайтс» и, сидя в машине, выкурила три сигареты подряд. Я начала дымить еще подростком, когда в моей семье случился кризис, а потом бросила и с тех пор курила только однажды — когда меня бросил Джонни. В тот раз я одним махом высмолила десять сигарет.

Спустя полчаса в дверях больницы появилась Кэти — на костылях и с загипсованной ногой. Она ухмылялась.

— Он был так нежен… — мечтательно протянула она.

— Молчи! Он что, сам накладывал гипс? И что, он трогал твою ступню, и лодыжку, и…

— Это было чудесно… Как только он ко мне прикоснулся, боль тут же прошла. У него изумительно ласковые руки, а уж какой он вежливый и обходительный!

— Хватит! Придется мне тоже сломать ногу! Ну-ка, столкни меня с бордюра. Сильнее толкай, сильнее!

По дороге домой я спросила:

— Ну а он… он говорил что-нибудь о… ну…

Она не желала понимать намеки.

— О чем?

— Сама понимаешь.

— Не понимаю. Говори прямо. Сказал ли он что-нибудь… о чем? О том, как долго мне торчать на больничном?

— Нет. Он говорил что-нибудь о… обо м-ма-а-а… м-мо-о-о… обо м-м-мне!

Кэти ухмыльнулась:

— Ах вот ты о чем. Спрашивал ли он про тебя? Боюсь, нет, милая. Он был слишком занят — заботился обо мне. К тому же ты отправила ему безумное послание, помнишь? И что он должен был у меня спросить? «Она в самом деле ку-ку или только прикидывается?»

— Значит, он ничего не сказал?

Она покачала головой.

Я попыталась напустить на себя безразличный вид.

— Ну и ладно. Какая разница? Не так уж он мне и нравился. Тоже мне радость — крутить роман с доктором! У них у всех мания величия. Каждый воображает себя Господом Богом. Он будет настолько занят спасением чужих жизней, что его не окажется рядом, когда понадобится спасти твою! Ха-ха-ха.

Кэти искоса на меня посмотрела.

— Да-да, встречаться с красавцем-доктором — это полный кошмар. Повторяй это почаще — глядишь, и сама поверишь.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Счастье навеки?

ОКТЯБРЬ Гореть мне в аду, но я скажу: нас всех испортили родители

Я приготовилась сделать важное заявление. Отставила в сторону бокал с шампанским и откашлялась.

— Знаете, почему у меня столько проблем? Почему я такая… непутевая? — спросила я счастливых, умиротворенных родителей.

Сырым и промозглым субботним вечером в самом начале октября мы всей семьей собрались в ресторане отметить мой день рождения.

— В общем, мне нелегко вам это говорить, но, судя по всему, это вы виноваты. Мой психоаналитик практически прямо так и сказала.

Недоуменные взгляды. Я попыталась объяснить, что имею в виду, и язык у меня почти не заплетался.

— Льюис, заткни ушки. Как там было у Филипа Ларкина[29]? «Мама и папа калечат тебя, мозги тебе трахают, нежно любя. Они поощряют твои недостатки. И добавляют еще — от себя».

— Ладно! — Луиза захлопнула меню. — Все уже решили, чего хотят?

— С экзистенциальной точки зрения — или просто на ужин? — спросила я.

Сестра раздраженно закатила глаза. Я задорно улыбнулась Льюису и как ни в чем не бывало продолжила оглашать свой обвинительный вердикт.