Женщина нашего времени

— Я хочу вернуться в Лос-Анджелес к своей маме.

— Когда ты это сможешь?

— В летние каникулы.

— До них не очень долго.

— Это недели, — это прозвучало, как крик отчаяния, — и я должна буду вернуться назад, когда они закончатся. Вернуться в проклятый Сент-Бриджид и Литтл-Шелли к Ронни. Мой папа хочет, чтобы я выросла англичанкой. Чтобы я имела английское образование.

— Твой папа британец. И он любит тебя, ты это знаешь.

— Да уж. Если бы не любил, он бы, конечно, не интересовался, где я и какая я. К тому же, маму устраивает, что я здесь. Она занята, и все такое.

Харриет не слишком понравилось, как она сказала о матери. Она еще подумала, что Линда Дженсен, хотя она и пишет письма, создающие впечатление, что она едва умеет писать и читать, совсем неглупая девочка. Она приподняла голову ребенка так, чтобы та могла смотреть на нее. Лицо Линды было белым под слоем пыли от живой изгороди и грязными подтеками от слез.

— Разве тебе не нравится Ронни? И Литтл-Шелли?

— С Ронни все в порядке. А вы ведь видели Литтл-Шелли, не так ли?

— Да, видела, — и они обе рассмеялись.

— Сейчас пора ложиться спать, Линда.

Харриет оставила ее и пошла взять постельное белье. Она разложила диван-кровать в гостиной и начала быстро стелить постель. Линда наблюдала за ней.

— А где ваша спальня?

— Ниже этой комнаты.

— А не могу ли я лечь спать вместе с вами? — Линда вдруг стала значительно младше своих лет.

Харриет улыбнулась ей.

— Там только одна кровать. И я лягаюсь.

— Я думаю, что его вы не лягаете.

— Это не твое дело.

Харриет стало интересно, все ли дети меняются с такой калейдоскопической быстротой.

— Я знаю, как это бывает.

— Я уверена, что ты знаешь, Линда, но есть разница между знать и понимать.

— А какую паршивую шуточку выдал мой папа?

— Мне нравится твой папа.

«Нравится». Харриет вспомнила орхидеи, которые сбрасывали свои лепестки, похожие на кусочки высохшей кожи, ей на стол. И она понимала, что любить Каспара Дженсена — это почти то же самое, что и любить королеву Елизавету Вторую. Это уйдет, какими бы ни были ее чувства.

— Пошли, Линда. Я найду тебе зубную щетку и рубашку, в которой ты будешь спать.

В постели, среди больших подушек, Линда выглядела совсем маленькой.

— Я не смогу заснуть, — заявила она.

— Если я понадоблюсь тебе ночью, ты можешь позвать меня, и я приду, — пообещала Харриет, которая ненавидела, когда перебивают ее сон.

Она с новой стороны посмотрела на Дженни и ее детей.

Однако когда Харриет заглянула в комнату после того, как сама подготовилась ко сну, Линда уже спала, лежа в том же положении, как и тогда, когда Харриет оставила ее. Харриет стояла и смотрела на видимую половину ее гладкого лица. Она могла бы наклониться и поцеловать ее в щеку, что она и решила про себя, но потом подумала, что это бодрствующей Линде требуется любовь, а делать такой жест при спящей Линде, которая не является ее ребенком, будет слишком уж сентиментально. Харриет тихо закрыла дверь и пошла в свою спальню. Ночью ее никто не потревожил.

Утром, когда Линда ела завтрак, а Харриет делала необходимые телефонные звонки для того, чтобы перестроить свое утро, они почти не разговаривали. Линда выглядела упрямой, а Харриет не обращала на нее внимания. И только тогда, когда Харриет взяла жакет и сумку и протянула Линде ее темно-бордовый вязаный джемпер, чтобы она надела его, Линда поняла, что, действительно, отсрочки приговора не будет.

— Пожалуйста, Харриет, — умоляла она, — можно я останусь здесь, с вами? Я буду хорошей. Я могу быть хорошей, вы же знаете.

Харриет обвела рукой вокруг себя.

— Посмотри. Разве ты не видишь? У меня даже нет приличной комнаты для гостей. Здесь все только для взрослых. Я ничего не знаю о детях.

«Если бы я была как Дженни или хотя бы как Джейн», — подумала она. Тогда могло бы быть по-другому. Да и то не могло бы, потому что Линда — дочь Каспара Дженсена и Клэр Меллен, а не их.

— И еще у меня есть работа, Линда. Работа эта важна для меня и требует очень много времени.

— Сейчас вы заговорили, как Клэр. Только она притворяется, что отсутствие у нее времени отражается на моем образовании и поведении. Вы, по крайней мере, говорите честно.

Харриет выслушала упрек.

— Я не то имела в виду, что у меня совсем нет времени для тебя.

— С этим все в порядке.

В машине стояло молчание, продолжавшееся до тех нор, пока они не подъехали к школе.

Харриет предпринимала несколько попыток заговорить, но потом сдалась.

Они подъехали к открытым школьным воротам по дороге, обсаженной с обеих сторон конскими каштанами. Харриет читала отдельные буквы вывески по мере того, как они проезжали мимо них: НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА-ИНТЕРНАТ ДЛЯ ДЕВОЧЕК СЕМИ — ОДИННАДЦАТИ ЛЕТ. Семь лет казалось очень мало как для интерната, так и для начальной школы.

Линда сгорбилась. Машина завернула за угол, и перед ними предстал большой дом из серого камня. За ним были видны навесы для велосипедов, современные учебные здания и теннисные корты.

— Вы просто такая же, как все остальные, — безнадежно проговорила Линда, — а я думала, вы другая.

Харриет приняла отставку:

— Я знаю, что ты так подумала.