Женщина ниоткуда

Огонь пляшет, урчит, растопленная пластмасса мусорных баков течет по полу, от дыма у меня перехватывает горло, кружится голова, я еще могу говорить, поворачиваться, бормотать свои слова, как старый Яо, слова, которые согнут тела, будут их пытать, делать совершенно беспомощными. Отчаянный писк крыс, бьющихся в агонии на старых пальмах.

Я в больнице. Не знаю, чем все кончилось. Сторож культурного центра поднял тревогу, и Хаким вызвал пожарных. Огонь был тот еще! Расплавленные мусорные баки громоздились на полу, как колоссальные куски жвачки. Хаким выразил свое впечатление так: «Все это желтое и зеленое[39] на фоне бетона – ты создала настоящее произведение искусства!» Перед полицейскими он пытался меня выгородить: «Бедненькая, она почувствовала, что где-то горит, хотела потушить, но наглоталась дыма и потеряла сознание, понимаете?» Все понимали, дураков нет, бутылка из-под уайт-спирита каким-то чудом уцелела. Сейчас полная тишина, тишина перед сведением счетов. Мне это хорошо известно, у Баду всегда бывало так перед началом войны. Я получила хорошее воспитание.

Меня поместили в одноместную палату с желтыми стенами и зарешеченным окном, мебели никакой, только железная кровать, стояк для капельницы и вращающийся столик. Я под наблюдением, очевидно, нужно установить, представляю ли я опасность. На мне зеленая ночная рубашка, я не знаю, где моя одежда и рюкзак, ничего моего в комнате нет, может, в моих вещах ищут улики? Медбрат – высокий парень с кожей шоколадного цвета, уроженец Антильских островов, он чем-то напоминает Хакима. Открывая дверь, он приветливо улыбается, разговаривает дружелюбно, называет меня «мамзель», не задает вопросов и не высказывает никаких замечаний. Сколько времени я здесь? Два дня, две недели? Я не знаю, какой сегодня день. Может быть, воскресенье, потому что из коридора слышен шум: это посетители, родители, которые пришли к сыну, попавшему в аварию, и принесли ему фрукты, а может, практикантки, заменяющие медсестер. Левая рука у меня перевязана, очевидно, я обожглась, когда упала, я надышалась голубого дыма; если пламя становится голубым, это опасно. Яо сжигал газеты, проспекты, картонные коробки, и огонь менял цвет в зависимости от цвета фотографий.

Ко мне пришла Биби. Вместе с Шеназ. Не знаю, кто им сказал, должно быть, Хаким. У него остался номер мобильника Биби еще с тех пор, когда мы с ней вдвоем ходили в центр Мальро. А может, он вообще все время с ней встречался, может, он влюблен в ее светлые волосы и белую кожу. Меня это насмешило, говорят, так часто бывает – парень влюбляется в двух сестер одновременно. Шеназ посидела недолго и ушла, сказав, что ей срочно нужно что-то купить. Она поняла, что Биби хочет остаться со мной наедине.

– Ну как, тебе лучше?

– Допустим.

– Правда? Что у тебя с рукой?

– Да так, пустяковый ожог, ничего.

– Почему ты не позвонила? Ты мне никогда не звонишь.

– А зачем?

– Поговорить.

– Ну наверно, мне нечего было сказать.

– Я беспокоилась. Не знала, как тебя найти.

– Найти… Что ты хотела мне сказать?

– Слушай, ты же все-таки моя сестра!

– Не знаю… Это ничего не значит.

– Мы могли бы… Поговорили бы, как раньше.

– Да кому нужна эта болтовня!

Я смотрела на Биби. Словно целая жизнь прошла. У нее был вид настоящей женщины. Широкие бедра, грудь та еще, спереди и сзади что надо, даже шея как-то округлилась. Она наверняка живет не одна, у нее кто-то есть. Биби начала рассказывать:

– Я работаю в больнице. Учусь на акушерку, ты знала?

– Нет. Это где?

– В Кане.

Мне казалось, она ждет ребенка. А со мной ничего подобного не случилось. Поэтому у меня такая тощая шея. Мне трудно выдерживать тяжесть головы.

– Рашель…

– Что?

– Я знаю про твою мать.

– Что?!

Я вся застыла. Вся сжалась – нервы, мускулы. Главное, ничем себя не выдать.

– Она хочет с тобой встретиться.

– Ни к чему.

Биби села на кровать у меня в ногах. От нее хорошо пахнет, я и забыла. От нее всегда пахло младенцем. Из-за этого у меня немножко кружится голова.

– Послушай, Рашель, я знаю, ты меня выслушаешь.

Теперь она взрослая, а я маленькая. Мне ничего не остается, как ее слушать.

– Когда ты ушла… Когда мы перестали жить вместе, я переехала к маме в квартиру доктора Лартеги. Я ездила в Брюссель – поговорить с папой. Я его расспрашивала. Знаешь, я была в курсе всего. Ты думала, я ничего не знаю, а я все знала.

Сердце у меня начинает биться сильнее, я с этим ничего не могу поделать. Я опускаю глаза, я не хочу видеть Биби, не хочу следить за движениями ее губ. Мы живем по разные стороны стены, мы не можем понять друг друга. С ее стороны все ясно и хорошо, у нее есть будущее, она свободна, у нее крыша над головой, любящий человек, она получит специальность, у нее будет ребенок.

– Почему мы об этом никогда не говорили?

– О чем?