— Это исключено, — отрезал Семен, — это очень опасно.
— И что теперь?
— Пока пороть горячку рано, хотя раньше за ним такого не замечалось, — ответил Панюков, — но мало ли что… Может, реализацию пришлось отложить. Может, какие-то обстоятельства непредвиденные были.
— Он должен был сообщить о них, — заметил Максим. — Мне все это не нравится.
— Еще слишком рано…
— А когда будет не рано, то станет уже слишком поздно, — воскликнул Максим. — Предлагаю включить аварийный режим.
— У тебя голос какой-то… Ты что, не спал?
— Не спал почти… — буркнул Максим. — Любы дома нет. Не ночевала.
— Только этого сейчас не хватало. Ладно, подождем несколько часов и будем принимать решение. Как только будет возможно, я проинформирую нашего общего друга.
— Он был не в курсе ночной операции?
— Нет, не в курсе, я не хотел его посвящать, счел, что это мелочь.
— Как бы эта мелочь не встала нам крупными неприятностями.
— Не накаркай, — сказал Панюков и отключился.
Заснуть после этого звонка Максим уже не смог. Он вышел на свою просторную лоджию, открыл настежь окно и впустил в дом свирепый февральский мороз. Столбик термометра, еще вчера державшийся на минус семи, за ночь совершил резкое падение и сейчас показывал минус 19 градусов. Окна расцвели расписными узорами, такими причудливыми, что можно было не отрываясь любоваться ими целый день. Максим бессмысленно смотрел на изысканные снежные черточки, не чувствуя ни холода, ни страха. Только теперь он со всей остротой осознал одну-единственную проблему, которая по-настоящему его волновала: Любы не было дома. От вчерашнего настроения не осталось и следа. Виновата она, не виновата — какая разница? Значение имело только одно: она ему нужна, и без нее он не может существовать.
Он в мельчайших деталях помнил тот день, когда она впервые сказала ему, что намерена участвовать в международном конкурсе. Он понял, что это серьезно, не только по ее сияющим глазам. Любочка очень много работала, она готовилась всерьез, рассчитывала на победу. Не сказав ей ни слова, Максим пошел к художественному руководителю театра. Он был проникновенен, очень убедителен в своем порыве помочь жене достичь высот. Он ждал только одного: характеристики, которую даст Любиным способностям большой дирижер. И тот сказал самое страшное.