Женщина по средам

Но сегодня, что происходит сегодня - дети с молоком матери впитывают похождение пожирателя женщин Чикатило, живут в атмосфере, насыщенной пороховым дымом, гарью сожженных машин, на улицах, оглашаемых криками умирающих - зарезанных, взорванных, расстрелянных... А десятки миллионов, отсидевших, вспрыснуты в общество вместе со своими тюремными лагерными представлениями о добре и зле, о правде и справедливости, о чести и достоинстве и о том, какими методами можно и должно все это отстаивать...

И отстаивают.

Люди, с многолетним зековским опытом, не просто придерживаются усвоенных правил в жизни, они несут его в мир, насаждают настойчиво и убежденно, со всей страстностью и искренностью, на которую только способны. И мы впитываем их ценности не потому, что такие уж слабые да безвольные, нет, за их опытом правда жизни, законы выживания в условиях суровых и опасных, надежда уцелеть в том мире, который простирается сразу за нашими окнами...

***

Катя медленно шла по длинному коридору, пока не увидела на двери табличку с именем хозяина кабинета - следователь Смоковницын. Постояла, отошла к окну, вернулась, но постучать не решилась, присела на стул, приколоченный еще к нескольким таким же стульям - чтобы не украли. Она настороженно рассматривала этот сумрачный коридор, наполненный молчаливой суетой. Из кабинета в кабинет переходили странно одинаковые люди с бумагами, перелистывали эти бумаги, шелестели ими... Лампочки, когда-то подвешенные к потолку, были разбиты, вывернуты или висели перегоревшие, пыльные, засиженные мухами.

Следователь выглянул сам, выпроваживая посетителя.

- Вы ко мне? - спросил он требовательно, заранее недовольным, осуждающим голосом, очевидно, чтобы человек сразу осознал свое незавидное место в жизни, свою зависимость и подневольность.

Катя молча показала повестку.

- А, - протянул он с каким-то недобрым удовлетворением. - Пришли все-таки. Очень хорошо.

- А что, можно было и не приходить?

- Да я уж подумал было, что вы решили отказаться, - следователь пропустил Катю в кабинет, закрыл дверь, долго, с какой-то церемонностью усаживался за свой стол, будто совершал важный ритуал, от которого многое зависело.

- Отказаться от чего?

- От своих обвинений, - самим тоном, движением локтей, сдвинутыми бровками следователь дал понять, что не одобряет такое количество вопросов, вопросы здесь должен все-таки задавать он. - Присаживайтесь вон на тот стул, он еще и остыть не успел... Может быть, вам это и понравится, Смоковницын явно произносил гораздо больше слов, чем требовалось. И хотя ничего существенного не сказал. Катя поняла, что перед нею не союзник, перед нею враг.

Она села рядом с тем стулом, на которое указывал следователь. Тот усмехнулся.

- Вам не нравятся теплые стулья?

Катя взглянула на следователя, но не ответила. Наклонила голову к своей сумочке и сцепила на ней пальцы, как бы готовясь переждать, пережить все те испытания, которые ожидали ее в этом кабинете.

Волосы с затылка, из-за ушей длинными прозрачными прядями Смоковницын зачесывал вперед, безуспешно пытаясь прикрыть ими бледную лысину, по цвету напоминающую сырое тесто.

- Сразу меня нашли?

- Да, на дверях написано.

- Что ж вы там сидели... Надо было постучать, - участливо произнес Смоковницын. - Я бы побыстрее выпроводил своего гостя.

- Я слышала голоса... Думала, что вы по делу...

- А мы по делу! - рассмеялся Смоковницын, показав большие желтоватые зубы.

Катя не улыбнулась, не поддержала его усмешливого тона, она еще ниже склонила голову к сумочке, все больше настораживаясь, понимая, что идет подготовка к чему-то неприятному для нее.

- Ну, ладно, - сказал Смоковницын, беря со стола тоненькую папочку. Сейчас разберемся, - он вчитался в какие-то строчки, перевернул одну страничку, вторую. - Что же это у нас с вами случилось...

- У нас с вами ничего не случилось, - обронила Катя как бы помимо своей воли - она не собиралась ни шутить, ни дерзить, не до того ей было. Просто уточнила из чувства добросовестности.

Смоковницын расхохотался, запрокинув голову и опять Катя, чуть скосив глаза увидела его зубы, но теперь уже все, до последнего.

Зубы у следователя оказались целыми, но великоватыми, словно повылезли из десен больше, чем требовалось. Смех Смоковницына ей не понравился, ненастоящим показался, надсадным, этим смехом следователь будто пытался погасить ее настороженность, склонить к разговору легкому, необязательному, но откровенному. Хоть и немного прожила Катя на белом свете и не часто ей приходилось вести беседы с незнакомыми людьми, но она ощутила четко и даже с какой-то обостренностью - неискренен Смоковницын, не то чтобы лебезит, а как бы подлизывается к ней...

- Итак, - проговорил Смоковницын, посерьезнев. - Вы утверждаете, что вас изнасиловали?

Катя вздрогнула от столь жесткого поворота в разговоре и не поднимая головы, кивнула.

- Как это произошло?

- Там же написано...