Женщина по средам

Старик видел, как увозили Игоря, как смертельно бледный Борис вынес на вытянутых руках мосластую ногу приятеля, и в этот момент она уже не выглядела ни молодой, ни загорелой. Старик не сожалел о том, что выстрел оказался столь великодушным, не сожалел и о том, что его можно было бы назвать и жестоким... Что сделано, то сделано и всеми мыслями он устремился в ближайшую среду. Да, он решил подождать или, говоря точнее, затаиться до среды.

Во дворе сложилось убеждение, что пострадал Игорь по собственной дурости, что-то взорвалось у него в руках, доигрался, в общем. И каждый раз, когда возникало среди доминошников обсуждение очередной перестрелки в центре города, об убийстве милиционера, банкира или киоскера, торговавшего затейливыми презервативами, мужскими и женскими органами, изготовленными из нежно-розовой резины, и прочими достижениями западной цивилизации, так вот, стоило лишь зайти разговору об этом, доминошники пренебрежительно отмахивались, дескать, знаем, сами видели.

— А! — восклицал кто-то из них с наигранной досадой. — У нас во дворе произошло кое-что похлеще... Кандидат в Олимпийскую сборную вошел в квартиру, а через полчаса его вынесли по частям. Не веришь — спроси у ребят!

И хотя Игорь никогда не был кандидатом в сборную, к этому даже и не шло, довод действовал убедительно. Старик слушал разговоры молча, иногда вскидывал брови, бросал на говорившего пронзительно синий взгляд и снова опускал голову.

Он видел, как полковник Пашутин входил вечером в квартиру Чуханова, видел, как выходил. Старик насторожился и сердце его забилось чаще, когда полковник, остановившись на ступеньках подъезда, долго рассматривал окружающие дома, потом медленно и раздумчиво прошелся вдоль дорожки, остро поглядывая вокруг, и только через полчаса направился, наконец, к своему дому. Старик облегченно перевел дух, хотя и понимал — все только начинается, все впереди.

А Кате стало легче. Ее словно бы отпустило немного.

Старик уже не просыпался по утрам от шума воды в ванной, Катя охотно ходила в гастроном, как-то позвонила подруге. А еще через два дня вышла на работу. И, хотя прежней улыбки на ее лице не было, не смеялась она так доверчиво и охотно, как раньше, но старик был рад и малому, тем более, что менялась Катя все-таки в лучшую сторону.

И было у него этому свое объяснение. Прав он был или ошибался, обострился ум от пережитых потрясений или рассудок окончательно покинул его, но он объяснял начавшееся выздоровление своим выстрелом — преступник понес наказание и ей стало лучше. А когда будут наказаны остальные, она и совсем выздоровеет, станет прежней — в этом старик не сомневался.

— Ничего, Катенька, — говорил он за завтраком, колотя чайной ложкой по вареному яйцу. — Ничего... Помяни мое слово... Через неделю ты себя не узнаешь.

— И что же такое произойдет? На кого же я стану похожей?

— На себя.

— А сейчас я на себя не похожа?

— Так... Временами.

— Но ты меня узнаешь?

— Счастливые перемены произойдут, — говорил старик и в его голосе слышались успокаивающие нотки, какие бывают у опытных врачей, которые перевидали в своей жизни всякое.

— А почему именно через неделю? — продолжала допытываться Катя, исподлобья глядя на старика.

— Мне так кажется, — уклонялся старик от прямого ответа. — Время лечит.

— Вчера на остановке видела Вадима Пашутина, — сказала Катя без всякой связи с предыдущими словами.

— И что?

— Задерганный какой-то... Похудел.

— Похудеешь, — кивнул старик. — Кто угодно похудеет... Тебя заметил?

— Отвернулся.

— Не подошел, значит?

— А зачем ему ко мне подходить? — удивилась Катя.

— Мало ли... Чтобы извиниться... Чтоб на колени пасть, — жестко произнес старик и напрочь отгородился бровями от настойчивого взгляда внучки.

— На колени? — удивилась Катя. — Ты, деда, что-то перепутал. Так в наше время не бывает.

— Только на колени, — повторил старик. — Только публично, при людях, при толпе... Только это может его спасти, — промолвил старик неосторожно, и тут же спохватился, досадливо брякнул ладонью о стол.

— Да? — протянула Катя и внимательным долгим взглядом посмотрела на старика. — Ты как-то странно говоришь... От чего это может его спасти?

— От кары.

— Какой, деда? Чьей кары?

— При чем здесь чьей? — раздраженно спросил старик. — Возмездие не бывает чьим-то... Оно всегда... свыше, — с трудом подобрал он нужное слово. — Кара, возмездие, наказание... Они как невидимое воронье, носятся в воздухе и настигают, настигают, настигают!

— Всех?

— Кого надо.

— А кто решает, кого именно требуется настигнуть, покарать и когда именно? — Катя явно забавлялась, видя, что старик придает слишком уж большое значение этому пустому, как ей казалось, разговору.

— Бог, — коротко ответил старик и этим как бы поставил точку. Но, помолчав, добавил, — А поручает он это надежным людям... И это... Будешь возвращаться, купи хлеба. Хлеб у нас кончается. Не забудь.

— А ты знаешь, соседка сказала, — Катя тоже не стала продолжать прежний разговор, — что этот... Игорь, ну у которого в коленке что-то стрельнуло... Выжил все-таки...

— Это еще неизвестно, — проворчал старик.