— Иногда во сне я видела кого-то, у кого есть прекрасный дом, любящий муж, деньги, прекрасные вещи, друзья, безопасность. Да, да, выше всего — безопасность. Мне казалось, что так будет продолжаться всегда. И я не могла поверить, что это была я. И, однако, в пьяных грезах понимала, что это — я. Знаете, как бывает... Вы знаете, что значит быть выброшенной на улицу? Да, буквально выброшенной — в два часа ночи, без вещей, без всего, а слугам приказано не впускать вас в дом. Первую ночь я просидела на скамейке в парке. На следующий день одолжила у своей бывшей горничной пять долларов и сумела снять комнату.
— Почему вы сразу не объявились? Если вы уже потеряли все, то что же вы теряли от этого?
— Его власть надо мной не кончилась. Он предупредил меня, что, если я раскрою рот, сделаю что-нибудь, что бросит тень на его имя, ©н поместит меня в больницу для алкоголиков. Он легко мог бы это сделать, потому что пользуется влиянием и у него есть деньги. Я бы никогда оттуда не вышла.
— Все это непростительно. Вы должны были знать, что мы ищем вас, не могли не знать этого! Вы должны были знать, что этого человека приговорили к смерти. Вы просто струсили, вот что! Но если вы никогда не были порядочной женщиной, если вы в своей жизни не сделали ничего порядочного, то сейчас у вас есть шанс исправиться. Вы должны все рассказать и спасти Скотта Гендерсона.
Она помолчала, потом медленно повернула к нему голову.
— Да,— сказала она.— Теперь я хочу сделать это. Видимо, я была слепа все эти месяцы и не думала о нем. Теперь я буду рада поступить порядочно.
— Да,—мрачно кивнул он.— В котором часу вы с ним встретились в баре?
— Судя по часам, было десять минут седьмого.
— Вы скажете им об этом? Вы поклянетесь?
— Да,— сказала она устало.— Я скажу им это и готова поклясться.
— Бог простит вас за все, что вы принесли этому человеку! — пробормотал он.
А потом она стала дрожать. Сперва он даже удивился, глядя на нее в зеркальце. Он никогда не видел, чтобы человек так дрожал. Он не разговаривал с ней, только смотрел в зеркальце.
— Вам нечего бояться,— успокаивал он ее.— Как только вы им расскажете...
Они ехали молча. Потом она неожиданно спросила:
— Куда вы меня везете? Ведь здание уголовного суда мы уже проехали?
— Я везу вас к месту казни,— ответил он,—-Это ускорит дело.
— Значит, все же правда, что сегодня ночью...
— Конечно. Это должно случиться в ближайшие полтора часа. Мы должны успеть.
Теперь они уже ехали по окраине города. Вокруг было темно, и лишь фары автомобиля выхватывали из темноты деревья.
— Но, допустим, что-то нас задержит. Например: лопнет шина. Не лучше ли позвонить по телефону?
— Я знаю, что делаю. Вам нечего беспокоиться*
— Да, да,— вздохнула она.— Я ослепла. Я слепая. Теперь я вижу разницу между сновидением и жизнью.
— Полное исправление,— раздраженно сказал он.— За пять месяцев вы пальцем не шевельнули, чтобы помочь ему. А сейчас, за последние пятнадцать минут, вдруг начали испытывать беспокойство..
— Да,— покорно согласилась она.— Вам это трудно понять. Насчет моего мужа и его угрозы поместить меня в больницу для алкоголиков. Вы заставили меня взглянуть на это с другой стороны,— Она откинулась на спинку сиденья и впервые немного расслабилась.— Мне тоже надоело быть трусихой,— сказала она с неожиданной силой.— Я хочу совершить хоть один храбрый поступок в жизни.
Далее они снова ехали молча.
— Будет ли достаточно моего клятвенного показания для его спасения? — вдруг спросила она с беспокойством.
— Для отсрочки казни этого будет достаточно. Остальное завершат адвокаты.
Неожиданно она заметила, что машина повернула на развилке налево и скорость уменьшилась.
— В чем дело? — удивилась она.— Я думала, что к Государственной тюрьме ведет северная дорога. А вы...
— Здесь короче,— кратко ответил он.— Я хочу выиграть время.— Он помолчал.—Я везу вас туда, где у вас будет много времени.
Теперь в машине их было не двое. В мрачном молчании появился третий и уселся между ними. Это был холодный отчаянный страх, невидимые руки которого охватили женщину и заставили ее похолодеть.
Вокруг было абсолютно темно. Дорогу освещали лишь фары их машины. Молчание длилось уже десять минут. Мрачной неопределенной массой по сторонам дороги возвышались деревья. Как-то странно завывал ветер: будто предупреждал их об опасности. Их отражения в ветровом стекле казались призрачными.
Он снова сбавил скорость, чтобы было удобнее лавировать между деревьями. Колеса скользили по мокрым листьям, ветви кустарников хлестали по стеклам. Деревья казались сверхъестественными существами.
— Что вы делаете? — прошептала она. Страх обручем сжал ее горло, и она едва могла пошевелить языком,— Я не понимаю, что вы делаете... Для чего все это?
Внезапно они остановились. Звук тормозов стих. Он выключил двигатель. Наступила тишина. Тихо было и внутри, и снаружи. Они сидели в машине неподвижно. Он, она и страх. Двигались лишь пальцы его руки, все еще лежавшие на рулевом колесе, медленно двигались, как будто играли на пианино.
Она повернулась и вдруг набросилась на него с кулаками.