Женщина, пробудившая всё

Женщина пошла и набрала ванну. Она дождалась, пока вода наполнит белоснежное судно до краев и опустилась в него с ждущим разрешения разреженного ряда страха, сжимающего вены непрошенным средоточением революции нагого против спрятанного, задернутого, закрытого, зашитого. Женщина была голой и лежала в горячей воде, пытаясь понять свои ощущения, чувства и мысли. Все было настолько неопределенно и странно в ее голове, что несколько пугало двойное ее присутствие в разреженной светом темноте. Ей хотелось родить здесь и сейчас, свое чадо прямо из воды в воду. Он не захлебнется, не умрет. Он станет иным, познав восходящую разность между околоплодной водой и водой, в которой отдыхает его мать. Воссоздание среды чрева. Женщина погружалась в свое собственное рождение, перезапуская самость, личное рвалось перезарядиться огнедышащей перестрелкой тревог и правдивостей. Запретное мгновение расходилось волнами вдоль незащищенного тела, танцующего на барабанах гнева, любви и несправедливости. Вавилон пал. Свитки сожжены. История утоплена в крови невинных младенцев. Клоуны. Лисьи норы. Стертая помада. Избитый воздух. Рев, рев, рев. Плач, плач, плач. Палач. Отрубленная рука вора. Бьющаяся конвульсией вена остывающего впечатлением смерти преступного глаза. В глазу вороны выклюют достоверность несущихся в тонелях будущего мотоциклов с кожанными водителями. Водители пьют виски, вопят, их черные очки собирают пляс встречных огней. Неистовое преодоление ограничения. Песнь грубо истесанного временем тела, плывущего в согретой болью воде. Женщина летела вперед. Ничего нет. Есть она. Чадо должно появиться на свет, испытыв шанс всего. Шанс всего – это и есть выбор Бога, когда он неосознан религиозным вмешательством в нестерпимо невинное участие частного в вечном. Барабанная дробь ресниц множила частоту тысяч кадров, из которых плодилось мгновение расслабления в лучах комнатного света, когда одинокая женщина не понимает ни себя, ни мира, ни своего будущего. Она брошена всем во все. Мочевой пузырь расслабляется. Единство противоположностей. Спущенное в ад ничтожество церковных тайн и режущих сердце догадок. Щупальца матерей. Длани отцов. Тоги предков. Душение традицией. История ниспускается куполом древнего Бога. Он беспощаден и несчастен. В ванне хорошо. В ее открытый рот втекал произвольная влага одиночества и горя, в котором зарождается подлинность, дергающая конвульсией отстраненное счастье.

Глава 3. Древнее чадо.