Женщина-птица

— Я люблю твоего отца, — медленно говорит она, глядя куда-то за мое плечо. — Не думала, что смогу полюбить кого-то после того, как мой муж… Но оказалось, что это не так. Жизнь часто поворачивается к нам неожиданной стороной.

Она говорит новым для меня хриплым голосом, и слова тоже совсем другие, чем она обычно употребляет.

— Я и в самом деле люблю твоего отца. Поверь мне.

Я не могу заставить себя ответить. Я хочу верить ей, но не могу. И за это мне тоже следовало бы попросить прощения, но только не сейчас.

К вечеру выпала роса. Капельки ее, словно крошечные осколки света в густой траве. Может быть, не только света, а и того, что когда-то было нашей семьей. Папа и Анни уже легли, а я сижу на веранде с гитарой. С гитарой, купленной еще в те далекие времена, когда все шло, как и должно было идти, и будущее казалось безоблачным. Она, как зверек, мягко прижимается к животу. Я знаю на ней каждую царапину, каждую отметинку: вот, например, маленькая трещинка на деке — это случилось в Варберге, я был настолько пьян, что упал с эстрады. Она уже многие годы со мной, эта гитара; она такая же реальная и живая, как и я сам. Она жмется к бедрам и животу, и я вижу ее не глядя, даже не вижу, а чувствую… это мой друг и моя большая любовь. Но и не только, не только… она не только воплощенное представление о дружбе и любви… больше того, за ее формой, за ее содержанием, за образом ее таится нечто иное. Магия. Магические паузы между двумя звуками, между меняющейся гармонией, между интервалами. Волшебная тишина… звуки лишь подчеркивают ее, и в этом и есть красота музыки — рождать тишину. Только тишину. Великую тишину, великое молчание, начало и конец всего на этой земле.

Я кладу руку на гриф и начинаю играть, тихо, чтобы никого не разбудить. «Now you say you're sorry»… и прекращаю так же внезапно, как и начал. Что за смысл? Что это за фантазии нежили меня все эти годы… что я кем-то стану, что музыка приведет меня куда-то, к людям… в большой мир? Что это за Спаситель, притаившийся в колках и струнах «Фендер Телекастер»? Пора уже признаться — ничто из того, на что я надеялся, не сбылось и не сбудется. Музыка никогда не выведет меня за пределы маленьких загаженных баров и музыкальных кафе в южной Швеции, никогда не унесет меня за пределы, очерченные мечтой, — никогда. Так предопределено, так и будет, особенно теперь, когда я понял, что первично в музыке. Тишина.

Я сплю на веранде, прямо под открытым небом — сам не знаю, зачем, мне постелено в комнате. Может быть, это зависит от колдовского обаяния самого Иванова дня… Я неподвижно лежу в спальном мешке и смотрю на небо… облака похожи на гигантские морские существа, томительно медленно плывущие в мутной глубине ночи.

Запах цветов… когда-то я знал их все: душистый горошек, львиный зев, ядовитый бересклет… Но это было когда-то в древности, когда все еще было хорошо… Комар зудит где-то совсем близко; я закрываю спальный мешок на молнию и незаметно засыпаю.

В эту ночь он снова является мне, в неоспоримой ледяной реальности сна… или во сне реальности? Мы опять встречаемся на развилке дорог, на границе света и тьмы, сна и пробуждения.

На этот раз он одет по-иному… что это за одежда? Красивый национальный костюм саами, солдатский мундир? Рваные клоунские тряпки? На этот раз он, похоже, предусмотрел все, и мне от него не уйти.

— Йоран. Мы же должны обсудить контракт…

Его прозрачная голубоватая рука движется прямо у меня перед носом — вперед, назад, вперед, назад…

— Хороший контракт, не пожалеешь.

— Что такое? — спрашиваю я, не понимая, что это мой голос и мои слова.

— Хороший контракт.

Его белоснежная улыбка в полусвете сна… искусственные зубы, безупречная имитация человеческой внешности. Но за спиной-то, за спиной его совсем иное… за его спиной вечность, где нет ни Добра, ни Зла, только недоступная разуму пустота, отсутствие чего бы то ни было, бездна… абсолютная и неизмеримая бездна, без границ, которые могли бы помочь сравнить ее с чем-то, представить ее космическую глубину, ее пустоту, настолько совершенную, что само слово «пустота» теряет значение.