Женщина-птица

— Tell me, — шепчу я доверительно, — скажи мне, кто этот старый англичанин в вилле на холме? Как он здесь оказался, чем занимался, пока боги не лишили его разума?

Но колдун только молча трясет головой, он, как и все в этом проклятом месте — когда заходит речь об англичанине, вдруг становится забывчивым и притворяется, что ничего не знает.

Я совершаю свои ритуалы изо дня в день, с трагическим постоянством. Старик получает еду и опиум в строго определенное время. Я слоняюсь по комнатам — всегда один и тот же маршрут. Я думаю об одном и том же, готовлю одну и ту же еду в одно и то же время, и сны мои, естественно, повторяются каждую ночь. Время от времени я мою старика и смазываю камфарным маслом — профилактика пролежней. Грею воду на плите, смачиваю губку, раздеваю его и мою. Он пахнет старостью и разложением, этот запах напоминает мне запах джунглей. Дорогуша, дорогуша, повторяет он все время, дорогуша-дорогуша… словно это слово имеет для него какое-то особое значение.

— Что? — отвечаю я. — Я здесь, старый безумец. Скажи мне только, кто ты и как сюда попал?

Но он только повторяет свое «дорогуша-дорогуша» и не отвечает на мой вопрос… Я мою его, медленно и тщательно, каждую складочку, задний проход и половые органы… Я мягко беру в руки его сморщенный член и ласково тру губкой. Старик, мне кажется, даже не замечает, что у него эрекция, и стонет, как от боли, когда я начинаю мастурбировать.

Как я сюда попала? Я имею в виду, не в Индию, а сюда, в этот полуразрушенный дом? Бежала от чего-то, как и раньше? От муссона, от наркотиков и клиентов, от нищих, жующих бетель, от насильников, от себя самой, от моей собственной тени? Нет, ответ гораздо проще. Проще и грубее, в нем нет этого романтического надрыва и сладкой горечи саморазрушения.

Предыдущей зимой я сама не знала, что я ищу… Я была тогда в Гоа и часто встречалась с одной норвежкой. Я знала, что она член какой-то загадочной секты, название которой она даже не имела права произносить вслух. Она взяла на себя роль миссионера среди нас, выброшенных из жизни европейских наркоманов, гнездящихся и хаотически спаривающихся на пляжах Кольвы и Анжуны. Однажды она взяла меня с собой на действо в Панджиме. Мы сидели в старой португальской капелле и ели грибы. Эта трапеза тоже была своего рода ритуалом: пока мы ели, она обходила нас с ножницами и стригла волосы. Еще до того, как начались галлюцинации, в комнате появилась верховная жрица. Это было очень странное зрелище; ее голое тело и лицо, казалось, принадлежали юной девушке, но по глазам было ясно видно, что ей больше ста лет. Она ступала легкими шагами, на шее у нее было кадило, она подходила к каждому и благословляла каждого на непонятном языке… я точно помню, что я тогда подумала: это начало чего-то нового… это начало моего конца, наконец-то, скоро все кончится.

Верховная жрица щедро одарила нас… немая женщина вдруг начала говорить, другая получила дар хамелеона и тут же исчезла, слилась со стенами капеллы. Я же получила в дар способность превращения, теперь я могла превратиться во что мне только угодно, во все, о чем я думаю. Я подумала об ангеле и тут же превратилась в ангела, я медленно летала по капелле, нимб над моей головой сиял фосфорическим светом… я была совершенно неотличима от изображения мадонны, украшавшего алтарь. Потом я подумала о птице — и превратилась в птицу, яркого зимородка с кисточкой на голове и вкусом рыбы во рту.

В этом образе я покинула капеллу в Панджиме, вечно благодарная голой ведьме, так щедро меня одарившей. Я вылетела из окна — высоко, в льдисто-голубое небо и присоединилась к другим летающим созданиям. Три дня и три ночи летала я без отдыха, а когда очнулась, обнаружила себя на террасе перед этим домом. Помешанный лежал в своей постели и умолял дать ему опиум. Мне показалось, он меня узнал — наверное, я уже была здесь в прошлой жизни.

В сумерках над верандой проносятся летучие мыши, а ночные бабочки летят на свет керосиновой лампы и, сгорая, падают на пол. Я уже дала старику пищу и вечернюю порцию опиума, поправила ему постель, натянула сетку от комаров и вышла на веранду. Я сижу в плетеном кресле и смотрю в долину. Медленно, словно пульсируя, подступает тьма, верхушки деревьев в последний раз вспыхивают в последних лучах заходящего солнца, перед тем как, окончательно погаснув, накинуть на себя черный бархат ночи. Вскоре на небе один за одним зажигаются фонарики звезд. Здесь, в Индии, созвездия выглядят совсем по-иному; Большая Медведица висит вверх ногами, вот-вот свалится в непрерывно шевелящийся муравейник джунглей. Медленно, но неуклонно ползет вверх месяц, голубой и мерцающий, как воздух после дождя.

Я пью чай и прислушиваюсь к звукам ночи; цикады, ночные птицы, крик обезьян.

Я растворяю в чае гашиш и пью большими глотками. Скоро у меня начнутся видения: тигр в запущенном саду, он уже готов сожрать меня, но в последнюю секунду на выручку приходит бог обезьян Хануман.