Женщина с Андроса

— Все будет хорошо, Глицерия. А сейчас я не могу больше разговаривать. Что-то неважно себя чувствую. Завтра поговорим.

Глицерия, вся дрожа, вышла из комнаты.

В худые минуты Хризия заводила, по ее словам, «диалог с судьбой». Вот и сейчас, повернувшись лицом к стене, она проговорила: «Я слышу тебя. Ты снова победила».

Через некоторое время у нее возникла сильная боль в боку. Она не проходила, и Хризия поняла, что жизнь ее истекает. Мысли утратили связь с окружающим миром. Теперь, когда боль пересилила мужество, женщина не осмеливалась спрашивать себя, не прожила ли она свою жизнь и не умирает ли теперь без любви, без цели, без смысла. Время от времени Хризия напряженно вглядывалась в себя, пытаясь убедиться, что думает лишь о жизни после смерти, о порядке этой жизни, о ее блаженстве; но как раз самым изнурительным из всех наших путешествий и является эта дорога по длинным коридорам сознания туда, в самый конец, где живет вера. Она отдалась воспоминаниям об иных моментах своей жизни, когда интуиция ее не подводила и она находила отдохновение в колыбельных своего младенчества на Андросе и строках из поэтов-трагиков. Хризия берегла силы для исполнения последнего желания, какое, быть может, недостойно людей уже немолодых. Сознание ее сформировалось под воздействием письменной литературы — эпоса и од, трагедий и исторических хроник о героях прошлого, — и это чтение привело ее к убеждению, что умирать следует с достоинством, немалую часть какового составляет внешний облик. Единственное, чего она боялась, так это покинуть мир с криками боли, расстроенным сознанием и в ненадлежащем виде.

Весть о тяжелой болезни андрианки быстро распространилась по острову. Молодых людей — завсегдатаев ее дома немало смущал явный разрыв между едкими замечаниями их собственных матерей и тем уважением, что внушала Хризия им самим, но, так или иначе, кое-кто из них робко приносил ей скромные подношения — вино и сыр. В таких случаях Хризия немного приподнималась на постели и старалась выглядеть и говорить как обычно — легко и непринужденно. Но большинство держалось подальше: для того, чтобы помирить память о чувственных наслаждениях и уважение к приближающейся смерти, потребно более зрелое сознание, нежели то, каким могли похвастать они.

У Памфилия были другие причины не появляться у Хризии. Становилось все более очевидным, что на Глицерин ему жениться не позволят. Но однажды утром он все же пришел к дому Хризии и попросил о свидании с хозяйкой. Памфилий миновал двор, прокладывая себе путь между ее разношерстными и смятенными пансионерами, и остановился взглядом на Глицерин. Она сидела рядом с Филоклием у двери в комнаты сестры, молчаливая и безутешная. Памфилий на миг опустился перед ней на одно колено и взял ее за руки.

— Не бойся, — негромко проговорил он, — тебе не сделают ничего плохого.

Слова Памфилия не ободрили девушку. Она внимательно и печально посмотрела на него. Губы у нее задрожали, но, не проронив ни слова, она опять опустила взгляд. Памфилий прошел в комнату, где лежала Хризия. Поначалу из-за темноты ему показалось, что никого здесь нет, но потом он заметил склонившегося в углу над медником жреца Эскулапа и Аполлона и наконец саму Хризию, печально улыбающуюся ему со своего ложа. Он молча присел рядом с ней. Оба ожидали, кто заговорит первым.

— Мы все переживаем, Хризия, — прервал наконец молчание Памфилий, — мы все ужасно переживаем, что ты заболела.

— Спасибо, Памфилий. И поблагодари от моего имени своих друзей.

В последнее время… в последнее время так много дождей. Когда выглянет солнце, ты поправишься.

— Да, на солнце мне всегда лучше. Как там у тебя на ферме, все в порядке?

— Да, хвала богам.

— Хвала богам. Никогда не забуду услуги, оказанной мне твоим отцом.

— Отцом? — Памфилий был явно изумлен.

— О, прости меня… Только сейчас вспомнила, что обещала ничего не говорить тебе. Болезнь виновата — все забывать стала. Но коли так вышло, надо договаривать: на Андрос отправлялся один из его кораблей, и твой отец мне кое в чем помог. Но мне не хотелось, чтобы он думал, будто я не умею держать слово. Так что очень прошу тебя ничего ему не говорить.

— Разумеется, не скажу, Хризия.

В комнате снова повисло молчание. Хризия, словно упрекая себя в чем-то, слегка прижала к кровати обессилевшие руки.

— Да, — нарушил затянувшуюся паузу Памфилий, — выглянет солнце, и тебе сразу же станет лучше. Что-то нынче надолго небо затянуло. Я уж и не припомню, когда в последний раз тучи так долго висели.

А молча оба взывали, каждый к себе: «Ну как, как нам выбраться из этого?»

— Нам не хватает встреч у тебя дома, Хризия. Позволь мне еще раз сказать, как я дорожу ими, какую радость они мне приносят. Я все жду очередного вечера, не помню уж, какую пьесу ты. обещала на нем прочитать.

— «Иона» Эврипида.

— Да-да, верно.

— А вот это, — сказала Хризия, посмотрев с улыбкой на жреца, — мой собственный Ион.

Возможно, это была неудачная шутка, во всяком случае, Хризии показалось, что склонившийся над своей работой жрец нахмурился.