Женщина с мужчиной и снова с женщиной

— Вы не поможете мне добраться до выхода? А то у меня бедро еще пошаливает малость, — обратился замаскированный Илюха в президиум, недвусмысленно подразумевая из всего президиума одну лишь Маню.

И та поддалась, откликнулась и подошла, и теперь уже ее плечо упиралась в Илюхину подмышку. А потом они долго шли меж рядами, и Илюха все говорил и говорил, шевеля губами, а Маня все слушала и слушала, кивая податливо головой. Так они и приближались к нам.

А по мере их приближения Инфант прямо на глазах нервным становился. Видимо, все же живо зрело в нем еще Манино воспоминание, и мозолило его, и мутило. Я хотел было его предостеречь, мол, не ерзай и не юли нервами, но не успел.

— Лесбиянки всех стран, объединяйтесь! — неудержимо бурным криком выплеснулись из Инфанта муть, нервы и отчаяние. А нервы и отчаяние — они всегда плохие советчики.

Вот и сейчас в них заметно выпячивала бессильная злоба. А еще желание поддеть приближающуюся Маню в ее теперешних экспериментальных чувствах. И та заметила нашего Инфанта и действительно, похоже, не на шутку «подделась» в своих чувствах.

Впрочем, ей хватило выдержки не бросить виляющего бедром корсара, а довести его до ближайшей стенки и сохранно прислонить его к ней. И лишь затем Маня позволила себе дать волю эмоциям — накинулась, навалилась отчаянно на Инфанта. Хотя была и значительно меньше его ростом.

— А, это ты… — процедила она, с трудом сдерживая распирающую злость. — Ты здесь, примитивист вшивый, Пиросмани долбаный. Как ты еще не побоялся сюда заявиться? Я все про тебя теперь знаю, ты все инспирировал, прикидывался, ты обманывал меня. Да и вообще, я из-за тебя в мужчинах разуверилась. Потому что сам ты — не мужчина, а… А… — попыталась она найти сравнение. — А… — не смогла она сразу. — А… — сделала она еще одну попытку. — А дерьмо и меланхолик! — удалось ей наконец весьма смачно.

В зале нависла мертвая тишина, можно было бы услышать полет шмеля. Но шмели здесь не летали.

— Тебе лишь бы накручиваться круглые сутки. Да и то только в одну сторону. Потому что в другую тебе, видите ли, больно. А мне настоящий мужик нужен. С твердыми, заскорузлыми руками, со знанием и умением жизни, с такой же заскорузлой силой воли. Который не юлит и не виляет, а прокладывает дорогу и ведет по ней, не оглядываясь. На которого можно положиться душой и телом, всерьез, основательно и надолго…

Тут она посмотрела с призывом на Илюху, и я понял, что наш план удачно завершен — Маня уведена, а Жека, соответственно, спасена. Хотя теперь снова угрожающе нависло над Инфантом, на этот раз уже Маниной физической расправой.

Но Манину физическую расправу мы умели отвести в сторону.

Я красноречиво посмотрел на Илюху, тот красноречиво моргнул мне в ответ единственным глазом. Тем, который под галстуком, — он, наверное, тоже моргнул, но я этого видеть не мог.

— Кто это такой? Что за чудик? — спросил заскорузлый боец Илюха, подваливая к нам прихрамывающей походкой.

— Да Инфант Маневич, — в тяжелых сердцах пояснила Маня.

— Никакой я не Маневич, — попробовал было отбрыкнуться Инфант. Но тут же заткнулся от жесткого взгляда одноглазого наймита.

— У тебя, Мань, чего, с ним было что-то? — предположил наемник.

— Да так… — не стала обманывать Маня.

— Ты, Мань, бросай это. Поблядовала по молодости, и хватит, — не сдерживая лексикона, пожурил ее корсар грубоватым от заботы голосом. — Со всеми бывало, конечно, я понимаю. Но теперь хорош, забудь, теперь пора остепениться. Теперь у тебя другая доля, ты теперь при мне, а я тебя в обиду никому… Но и на тебе, Мань, запомни, ответственность. Слышала такое выражение: «надежные тылы»?

Маня посмотрела на своего мужчину, представила его надежные тылы. Потом снова посмотрела. На его голову, обмотанную женской косынкой, на глаз, прикрытый черным галстуком. И затихла покорно, не возражая.

А я подумал, что, может, и прав был Инфант. Может, и надо было добавить немного просачивающейся через повязку крови — правдивее была бы сцена. Да и колоритнее тоже.

— А ты, чудик, вали отсюда, не порть праздника и хорошего настроения людям, — посоветовал Илюха чудику Инфанту. Но дружески так посоветовал, не по злобе.

— Знаешь что, Мань, — продолжил боец, когда искусственно раздутый инцидент сдулся на наших глазах. — Мне надо отойти недалеко, горло очень пересохло, опять сильная жажда прихватила. Ты подожди меня малость, я скоро. А потом домой меня отвезешь, хочешь, ко мне, а хочешь, к себе.

И Б.Б. снова недвусмысленно моргнул мне глазом.

А значит, я потянулся за ним в сортир, там был мужской сортир, в этом памятнике архитектуры. Собственно, там их было два, один женский, но в него стояла заметная очередь. А вот мужской был совершенно пуст.