Женщина с мужчиной и снова с женщиной

Но поспать особенно не удалось. Так как совсем ранним утром меня пробудил телефон. Сначала я хотел к нему вообще не подходить, но звучал он как-то слишком настойчиво, требовательно и даже беспокойно. И я протянул сонную руку и поднял сонными пальцами трубку – кто его знает, кому там внутри приспичило?

Внутри действительно раздался голос приспичившего Инфанта. Но не только приспичившего, а еще и наигранно жизнерадостного. А я вот давно заметил, что в наигранной жизнерадостности часто скрывается насмешка и злорадство. Хотя они у Инфанта даже не скрывались, а наоборот – откровенно выпячивались наружу.

– А, спишь еще, сурок, – процедил он со злым смешком.

– Ну, – ответил я, не реагируя ни на смешок, ни на «сурок».

– Ты так все проспишь, лапуля, – начал угрожать мне Инфант.

И тут по его возбужденному голосу да и по общей ажиотации я понял, что он-то как раз, видимо, всю ночь глаз не сомкнул. Да и не только, похоже, глаз, оттого и заговаривается маниакально, от долгой изнуряющей бессонницы.

– Да ладно тебе, Инфантик, – попытался успокоить я его. – Все хорошо, все устроится, не переживай.

– Разве ты можешь знать, что такое хорошо? – начал накручивать обороты явно выплескивающийся за кромку Инфантовский баритон. – Да и что ты вообще знаешь в жизни? Что ты видел? Что ты понимаешь? Кто тебе попадался в жизни? Одни пошлые примитивы!

– Вот про примитивов ты в точку попал, – позевывая, согласился я, удивляясь про себя необычному Инфантову лексикону. Для Инфанта – необычному.

– И как ты мог так пусто, порожняком, прожить столько лет? И ради чего? В чем цель твоей жизни? Разве тебе есть на что оглянуться, что вспомнить, что оставить потомкам?

– Вспомнить вообще-то есть чего, – не во всем согласился я.

– Ну да, знаю я твои воспоминания! Знаю, видел, присутствовал. Как они, должно быть, однообразны, скучны, унылы, ничем не отличаются друг от друга. Как все те женщины, с которыми они только и связаны. Потому что ты…

– Да нет, – подумав, перебил его я. – По мне, они очень даже отличаются, все мои воспоминания. Да и не суди ты прошлое строго. Оно хорошее, в нем тепло. Ты сам в нем не раз нежился с удовольствием…

– Не стану отпираться, я вам с Белобородовым пособничал, – взбеленился пуще прежнего Инфант. – Был таким же пигмеем, как и вы. И мне стыдно, ах как мне стыдно… Но с этим покончено, навсегда покончено! Все, впереди у меня новая жизнь, полная света и цели. И в ней, в этой новой жизни, мне встретятся новые люди с чистыми идеалами, с желанием творить, созидать, делать этот мир лучше, красивее. Слава богу, наконец-то у меня открылись глаза, наконец-то я понял: мне с вами, пигмеями, не по дороге! Дело надо делать, господа, дело надо делать!

– Чего, чего? – не понял я. – Ты откуда, Инфантище, цитату утащил? Кто тебя на нее навел? Знаешь что, зря ты с цитатами связался, не идут они тебе. Неуклюжий ты какой-то с ними. Тебе бы лучше, как раньше…

– А!.. – завизжал на том конце Инфант. – Ты меня в свою серую, мизерную жизнь назад не утащишь. Я прозрел, у меня открылись глаза. Я вынырнул к свету, я понял, в чем она, истинная жизнь, истинное счастье…

– В чем? – спросил я, потому что мне вдруг захотелось узнать. Может, его и вправду озарило.

– Да ты все равно не поймешь, – явно махнул на меня рукой взбунтовавшийся Инфант.

– А ты попробуй, – попросил я.

– Да не поймешь, не сможешь понять!

– Ну, испытай меня, попробуй на прочность.

– Не осилишь, не удержишь в своем скудном умишке! Не переваришь им!

– И все же. Ты же ничем не рискуешь, – еще сильнее попросил я.

– Хорошо, – вдруг согласился Инфант и сразу затих паузой. Наверняка запланированной.

А потом пауза прорвалась.

– Она накручивается!!! – раздалось яростным восторгом.

Так победно трубят в джунглях африканские слоны. Один из которых, кстати, еще недавно плакал горючими слоновьими слезами. Но, похоже, часика этак три тому назад – перестал.