Женщина с мужчиной и снова с женщиной

— Кстати, о доме, — добавил я. — Завтра поедем к Илюхе, наведаемся. Нельзя повторять ошибок, которые я с вами наделал, нельзя упускать время, нельзя оставлять его надолго с Маней. Илюху, конечно, так просто не засосет, парень он стойкий, но зачем пускать на самотек?

И они оба, Инфант с Жекой, кивнули: мол, не надо.

На следующий день, не очень ранним утром, мы звонили в дверь белобородовской квартиры, которую нам долго не открывали. Хотя привратник нам сообщил, что Илья Вадимович, жилец из квартиры номер девять, вчера в четвертом часу пришел домой с бледной на лицо девушкой и с тех пор никуда не выходил.

— Правда, у него с одним глазом что-то. Галстуком зачем-то перевязан, — заметил бдительный вахтер. И мы покачали головами в удивлении, мол, надо же, как бывает…

— Чего же он так долго не открывает? — удивился Инфант. — Ведь сторож внизу сказал про него, что он «жилец». Значит, жив еще пока. Почему же не открывает?

И мы стали стучать снова — упорно, громко, гулко. И даже ногами.

В конце концов они открыли, когда поняли, что мы просто так не уйдем. На пороге показался Илюха в плохо запахнутом халате. Косынка девушки, которой я все еще не смог дозвониться, сдвинулась с его лба резко к виску. А вот галстук по-прежнему скрывал поллица, хотя и потрепался заметно.

Узнав нас единственным бегающим глазом, исхудавший боец горячих точек не пропустил нас внутрь, а наоборот, вышел в коридор и заговорил приглушенно, мелко сбивая слова в шепотливые стайки:

— Вы зачем приехали? Все нормально, вы совершенно напрасно приехали. У меня тут все под контролем. Езжайте домой, я вам завтра всем позвоню. — И он тут же попытался заскочить назад в приоткрытую еще дверь.

Ну что сказать, он был ловкий, этот одноглазый корсар Б. Бородов. Но я был ловчее. И поэтому разом отловил его за полу развевающегося халата.

— Ан нет, — промолвил я, не пуская, пытаясь остановить его беспокойный, ерзающий взгляд своим, спокойным, усидчивым. — Дай я расскажу тебе историю об Одиссее и сиренах из серии «мифы Древней Греции». Но перед этим ты должен лекарство принять.

И я подал условный знак Инфанту. Тот тоже ловко извлек из портфеля бутылку лотосовского красного нейтрализатора и тут же налил в припасенный стаканчик.

Илюха отпил, и в его дыхании прорезалась стройность.

— Так вот, — начал я. — Одиссей был единственный, кто ухитрился услышать пение сирен и не броситься в бурлящую между рифов воду на верную смерть. Он приказал матросам законопатить друг другу уши воском, а его самого привязать к мачте. И как бы он ни бился, ни умолял его развязать — не развязывать. Так он и оказался единственным, кто слышал сирен и уцелел.

Я подождал, пока Илюха сделает еще один лекарственный глоток.

— Вот вы все втроем и выжили, — провел я очевидную параллель между мифами и реальностью, — только потому, что я и есть тот самый матрос с законопаченными ушами.

— Почему только с ушами? — не понял метафору Инфант. А может, понял, просто снова чудил немного.

— Давай, Б.Б., — обратился я к Илюхе, — открывай окошко, дай сирене улететь восвояси. Пусть поет свои колдовские песни у других берегов.

Илюха молчал. Потом потер ладонью впалые щеки, на которых заметно пробивалась густая темная щетина. Я не знал, слышит он меня или нет. Настолько задумчивым, глубоким, внимательным взглядом всматривался он в даль лестничной площадки. Взглядом, в который закралась печаль, а еще горечь и грусть. И что-то еще, что я пока не умел разглядеть. Может быть… сопереживание?

— Знаете, друзья, — обратился наконец к нам Илюха. — Вы никогда не задумывались над тем, что мир подло несправедлив? Что в нем бездна страданий, и горя, и потерь. Особенно в Латинской Америке. Что девяносто девять процентов всех земных богатств принадлежат только одному проценту населения. Особенно в Латинской Америке. Разве можно смотреть на это безучастно со стороны? Разве можно бездействовать, сидеть сложа руки? Пить вино, вкусно есть, вожделеть женщин, наслаждаться жизнью, в конце концов, когда столько страданий рядом. Не пора ли подняться на борьбу с несправедливостью, взять в руки оружие?

— Инфант, еще стаканчик, — скомандовал я.

— А там, в Боливии, много гор, — продолжал мечтательно Илюха. — Они укроют наш партизанский отряд, и крестьяне будут приносить свои скудные продукты, а тугие плотные боливийские крестьянки тоже будут всячески подсоблять, чем могут… Как вы думаете, борода мне пойдет? — резко сменил Б. Бородов тему радикальных мер и снова потер ладонью синеватую щетину. — Постепенно к нам будут стекаться все новые и новые добровольцы. Новые силы, здоровые умы, свежая кровь. Мы начнем перебрасывать наши отряды в соседние страны, там везде есть горы. И везде крестьяне будут приносить нам свои скудные продукты. А крестьянки… И меня они будут называть просто, по-ихнему, по-латински — «Товарищ Бе». Кто знает, друзья, может, мы когда-нибудь и совершим мировую революцию.

Но тут ему в руки попал еще один стаканчик.