Женщина, у которой выросли крылья (сборник)

Нет, не то чтобы она не знала, о чем она говорит. Знала, и преотлично. У себя дома она произносила речи, достойные конференции TED[4]. В своей квартире она была самым компетентным, самым вдохновленным на свете певцом квартальных продаж. Она была Шерил Сэндберг[5] на TedTalk и Мишель Обама в одном лице, воительница, наповал бьющая фактами и цифрами, как никто уверенная в себе, – но это дома, ночью, одна.

Презентация проходила хорошо, не с таким, конечно, блеском, как репетиция накануне вечером, без проницательных аллюзий насчет своей личной жизни, без остроумных цитат из масс-медиа. Обошлось и без пародии на популярный рекламный ролик, которую она удачно представила вчера для своей воображаемой публики. Но так было надежнее, уместнее, лучше и не надо, вот только фраза-паразит «по сути» отчего-то прилипла к ней и вылезала в каждом предложении, хотя в жизни она никогда такого не говорила. После презентации они собирались с друзьями в бар, где она, конечно, повеселит их самокритикой насчет этого «по сути». Они выпьют за «по сути», будут целый вечер везде это вворачивать, устроят конкурс, может быть, даже придумают новую игру.

– Простите, мистер бармен, – скажет кто-нибудь, наклоняясь над стойкой и вопросительно изгибая бровь, – можно еще один, по сути, Космо?

И их компанию захлестнет дикий хохот…

Но она слишком увлеклась, чересчур размечталась. Все шло хорошо, пока она не позволила грезам овладеть ею, увести в сторону ее мысли. Непонятно, как это случилось, но все полетело к черту. Вокруг сидели ее коллеги – кто-то уже расслабился, отстрелявшись по презентации, кто-то с нетерпением дожидался своей очереди, и тут открывается дверь и входит Джаспер Годфрайз, исполнительный директор. Их новый начальник, который никогда в жизни не посещал собрания в отделе продаж. Сердце ее затрепетало, точно крылышки колибри. Колени, пальцы так и заходили ходуном, будто ее тело готовится к взлету.

– Простите, что опоздал, – извиняется он перед удивленной аудиторией, – меня задержал срочный звонок из Индии.

В зале нет свободных стульев, потому что никто его не ждал. Люди теснятся, сдвигаются, а она стоит, глядя на них и нового директора, с дрожащими коленями и тяжело бьющимся сердцем.

Коллеги видят, как трепещут листы бумаги в ее руках. Кому-то жаль ее, кому-то смешно, а иные как будто и не замечают ее заминки. Джаспер Годфрайз смотрит ей прямо в глаза. Она пытается расслабиться, успокоиться, дышать ровно и глубоко, но не может. Мысли смешались. «Здесь директор, директор, директор…» – стучит в голове. Она не ожидала, что он будет здесь. Она этого не планировала, не предусматривала ни в одном из возможных сценариев своей презентации, которые обдумывала всю неделю. «Думай, думай, думай», – мысленно твердит она себе, пока все сидят и смотрят.

– Может быть, начнешь сначала? – советует Клер, начальница их отдела.

«Иди ты к черту», – в бешенстве думает она и с улыбкой отвечает:

– Спасибо, Клер.

Она смотрит в свои записи, переворачивает страницу, но буквы в глазах у нее расплываются. Она не может ни читать, ни думать, может только чувствовать, ощущать свое волнение, тремор в коленях, ногах, пальцах, сжимающие желудок судороги. Все, наверное, видят, как бешено бьется сердце у нее под блузкой. В голове пустота…

Клер снова говорит что-то поощрительное. Все шелестят страницами, возвращаются к началу. Она не может. Нет, только не сначала. Она не готовилась делать презентацию дважды.

В горле ком, в желудке слабость. Паника. Пузырь воздуха медленно, тихо выползает из нее. Хорошо еще, что бесшумно, но вскоре горячий и зловонный запах ее паники расползается по залу. Колин чувствует его первым. Вздрагивает и прикрывает рукой нос. Он знает, что это она. На очереди Клер. Да, вот она выпучивает глаза и тянется прикрыть ладонью нос и рот.

Она смотрит в свои бумаги, отчаянно дрожа, сильнее, чем когда-либо, и впервые за двадцать пять лет горячий румянец снова вспыхивает у нее на лице и горит, жжет ей кожу.

– По сути, – слетает с ее губ, а вслед затем она издает нервный смешок.

Все поднимают головы и таращатся на нее – с удивлением, изумлением, раздражением – каждый по-своему. Осуждающе. Бесконечно длится ужасная тяжелая тишина. Ей хочется выбежать из комнаты или чтобы пол разверзся у нее под ногами и проглотил ее.

И тут как раз все и происходит. Большая и прекрасная черная дыра открывается между ней и столом. Темная, приятная, она манит к себе. Она не успевает ни задуматься, ни испугаться. Где угодно лучше, чем здесь. Она делает шаг и летит в темноту.

Она падает, падает сквозь темноту и приземляется где-то в темноте.

– Ой, – потирает она зад. Потом, вспомнив, что случилось, прячет лицо в ладонях. – Черт побери.

– И ты тоже, да?

Она опускает руки и видит рядом с собой женщину, которая сидит, сжавшись в комок, и прячет лицо между колен.

– Где мы, а?

– Корчвиль, – стонет женщина, – о боже, какая я идиотка. – Она поднимает искаженное болью лицо.