Женщина в голубом

– Смотри, а то подружусь с Яшиными девочками. Они для плебса, конечно, но рыженькая ничего. Шучу, шучу, не бойся, я падалью не питаюсь. – Он рассмеялся. – Иди ко мне, я соскучился!

Лара, стиснув зубы, сжав кулаки, удерживая слезы, позволила мужу…

Что значит позволила? Разве он спрашивал, уверенный в своем праве? Все верно, она должна. Должна, не должна…

Сама виновата, ты же никогда его не любила. Да, да, бывает, живут без любви, он тебе защиту, ты ему постель, все честно, так что нечего тут. Нечего! Подумаешь, делов. А то, что от одного звука его голоса, смеха, запаха хочется закричать – твое личное дело. Никто не держит, скатертью дорога. За все нужно платить. За крышу над головой, стол, шопинг в Европе. Твой вариант не самый плохой. Вот и плати. Или уходи. Пошла вон.

Кирилл давно спал, всхрапывая и постанывая во сне. Такая была у него особенность – стонать во сне. А Лара лежала неподвижно, как бревно… вернее, продолжая лежать неподвижно, как бревно, без сна, без мыслей, чувствуя себя пустой оболочкой, мертвым коконом, из которого вылетела бабочка…

Глава 7 Серые будни

Оптимист верит, что мы живем в лучшем из миров. Пессимист боится, что так оно и есть.

Михаил Жванецкий

На другой день в Сиднев никто, конечно, не поехал. У Добродеева оказалась прорва дел, Монах с мокрым полотенцем на лбу лежал на диване и морщился от всякого звука, будь то шум лифта, звук голосов с улицы или лай соседского той-терьера, крохотного, но удивительно крикливого.

На тумбочке стояла литровая бутылка минеральной воды, и Монах время от времени протягивал руку и, не открывая глаз, прикладывался. Пил, также морщась, так как глотки болезненно отдавались болью в затылке и висках, кроме того, каждый был оглушительным.

При звуке дверного звонка Монах издал стон, но остался недвижим. После третьего, цепляясь за спинку дивана, чертыхаясь, сполз и пошлепал в прихожую.

Добродеев с порога спросил:

– Ну как? – Присмотрелся, покачал головой и прищелкнул языком.

– Вот только не надо, – сказал Монах. – Что я пил?

– Начал с виски, потом коньяк, затем водку с пивом. Я предупреждал, но ты не слушал. Иван Денисенко захотел пива, и ты поддержал. Головка бо-бо?

Монах молча развернулся и пошел назад в гостиную.

– Может, кофейку? – спросил ему в спину Добродеев.

Монах только дернул плечом.

– Тогда я себе, – решил Добродеев. – А пива? Клин клином? Я захватил.

– Давай, – оживился Монах. – Брось на пару минут в морозильник. Ты тоже принял вчера?

– Все кроме пива. Я тебе говорил, но Иван сказал, фигня. Потому свеж и бодр.

– Твой Иван пьет как лошадь, – пробурчал Монах, укладываясь на диван и накрывая лицо мокрым полотенцем.

– Кстати, о лошадях. Речицкий пригласил в Сиднев, помнишь?

– Только не сегодня. Я не в форме. – Голос Монаха из-под полотенца звучал невнятно и глухо.

– Хочешь, накапаю нашатыря?

– Нашатыря? На хрен?

– Говорят, помогает.

– Можешь помолчать? Иди свари себе кофе и дай мне спокойно помереть.

– Иду. Кстати, Кирилл пригласил нас на ужин, пойдешь?

– С какого перепугу? Он держится как белый господин в африканской деревне. Неприятный тип.

– А Лара приятная.

– Приятная. Часто задаю себе вопрос, почему у приятных женщин идиоты-мужья.

– Всяко бывает, – философически заметил Добродеев и удалился в кухню. – Кстати, Речицкий все-таки подрался! – прокричал он уже из кухни. – Мне утром Иван звонил, говорит, махач был приличный. Все против всех. – Добродеев захохотал. – Там своя тусовка оставалась догуливать, ну и Володя отвел душу. Если бы не Яша, давно бы влетел. Друзья детства, как ты с Жориком.

Монах только морщился от криков Добродеева, стараясь не дышать носом – от запаха кофе его затошнило…

…А в это же время в доме Речицкого происходила драматическая сцена.

Яков Ребров, друг и соратник, готовил завтрак и попутно «воспитывал» хозяина, причем не выбирая слов. (Не будем приводить здесь богатую лексику руководителя культурного фонда, заменив ее на приличную, так что читателю придется поверить на слово.)

– Ты совсем идиот? – вопрошал Яков. – Чего ты с ним сцепился? Артур падла еще та, но не публично же! Ты же мог его убить! А Иван Денисенко туда же! Певец свалок. Из-за тебя и мне прилетело. – Он потрогал покрасневшую левую скулу. – Мало того что ты тянул его половину, так еще и морду бить? Это уже перебор. Ты же понимаешь, что рано или поздно прилетит ответка… мало не покажется! Он собирался вызывать полицию, я еле угомонил. Смотри, допрыгаешься.

– Отстань, – бурчал Речицкий. – Что, собственно, произошло? Ну, разрядились, ну, выяснили отношения… Хотя, какие там отношения! И не бил я его, он сам под руку подлез… эстет гребаный. От одной его рожи рыгать тянет. А твои девки! Где ты их берешь?

– Мне нужны деньги, – сказал Яков после паузы.

– Опять? Жрешь ты их, что ли? У меня конюшня прогорает, дурак, что скинул пивзавод. Между прочим, ты посоветовал. Этот идиот его угробит! Корчит из себя финансиста… А Лара ничего, похожа на какую-то артистку… – Он пощелкал пальцами.