Женщина в янтаре

Одной из ее подопечных была Вилма, высокая, бледная, неуклюжая пятнадцатилетняя девочка, которая в школе ни с кем не разговаривала и ни на что не реагировала. Медленно, проявляя огромное терпение, мама разговорила Вилму, и девочка маме доверилась. Оказалось, мать не хотела рожать Вилму, а вот младшего сына, подвижного восьмилетнего мальчика, она любила. Во время бомбежки Дрездена мать погибла. А бабушка, суровая, непреклонная старая женщина, на руках которой осталось двое детей, продолжала Вилитиса баловать, а Вилму ругать. Об отце Вилмы никто ничего не знал с тех пор, как русские солдаты отправили его рыть окопы, но моя мама считала, что отец ее не вернется. Однако Вилму она убедила, что отец горячо ее любит.

Когда Вилма заговорила о самоубийстве, мама часто сидела возле нее ночами, опасаясь, как бы чего не случилось. Мама не придерживалась общепринятой точки зрения, будто те, кто обещает покончить с собой, никогда на это не решаются. Потом Вилма стала исчезать, оставляя маме записки. Она уходила в лес вешаться, на речку топиться, на железнодорожную насыпь — прыгать вниз на острые камни. Мама уговаривала администрацию лагеря отправить людей на поиски Вилмы и сама ходила с ними. Однажды она привела Вилму к нам домой, укутала шарфом, растерла ее холодные руки, пыталась заставить ее выпить чего-нибудь горячего и взяла с нее обещание, что та никогда больше не предпримет попытки покончить с собой.

Когда Вилму все-таки отвезли в приют в Бремене и бабушка совсем перестала ею интересоваться, мама ездила ее навещать, несмотря на все сложности. Она посылала ей посылки на Рождество, Пасху и в день рождения и регулярно писала письма. Она пыталась хоть что-нибудь понять из полудюжины листков, которые прислала Вилма в ответ, с трудом разбирая ее корявый почерк. Мама утешала Вилму, когда в бременской клинике та забеременела от женатого санитара, а он на ней не женился, как обещал. В список опекаемых мама включила и ребеночка, бледное маленькое существо, и искренне переживала вместе с Вилмой, когда девочка умерла.

Другим маминым подопечным был господин Бандерис. Длинный, трясущийся и такой худой, что все смеялись — встань он боком, его и не увидит никто. Господин Бандерис часто сидел около мамы. Он собирал полевые цветы и сушил их в Библии; он старательно, печатными буквами писал письма политикам. С мамой он главным образом обсуждал, во имя чего готов пожертвовать собой. Не предложить ли принцессе Маргарет выйти за него замуж, когда она станет старше, хотя ему, откровенно говоря, она кажется не очень-то красивой. Он с радостью пошел бы на это, лишь бы избавить британскую нацию от такого позора — их принцесса старая дева. Британцы так хорошо к нему отнеслись, поэтому он готов на все. Или предложить руку и сердце герцогине Виндзорской, тогда британцы получат обратно своего старого короля. Он сделал бы вид, что не замечает, как костлява герцогиня.

Вся семья господина Бандериса была депортирована в Сибирь, и он истязал себя за то, что в это время его не было дома и его не увезли вместе со всеми. Он страдал от того, что им пришлось идти босиком по снегу и по льду; он знал, что они голодают.

Мама заставляла его есть, но вскоре он вообще отказался от еды и его пришлось поместить в клинику. В последнем письме, которое получила мама от господина Бандериса, тот просил, чтобы она перевела и отправила его письмо президенту Трумену. Он считал постыдным, что дочь президента такая некрасивая, но она не должна из-за этого оставаться старой девой, так как он, господин Бандерис, готов принести себя в жертву. Он женится на ней, он сделает все, чтобы она была счастлива, он спасет Америку от бесчестья — не годится дочери президента всю жизнь оставаться безмужней.

Кроме Вилмы и господина Бандериса, у мамы еще чуть не дюжина подопечных. Большинство нам с сестрой не нравятся, нас раздражает их присутствие и мамина забота о них.

— Смотри, вон идет еще один из маминых ухажеров, — шепчет Беата при виде господина Бандериса, который, согнувшись в три погибели и прячась от ветра, переходит площадь, замкнутую бараками. Она подходит ко мне и берет меня за руку.

— Тупой, тупой, тупой Бандерис, — шепчу я.

— И она тоже тупая, тупая, тупая, — говорит Беата.

— Тихо, не называй ее так, — бормочу я, глядя, как мама спешит ему навстречу, заботливо берет под локоть и помогает зайти в дом. Я страстно желаю, чтобы ветер обоих опрокинул.

— И совсем не такой он сумасшедший, как прикидывается, — продолжает Беата.

— И Вилма, она тоже притворяется, — добавляю я.

Мы с сестрой, как и многие вокруг, считали, что психически неуравновешенные люди только притворяются и что им просто надо взять себя в руки и «перестать кривляться». Ну что страшного с ними случилось? Другим было еще хуже.