По улице пройтись. У меня уже от чужих домов, дач и квартир крыша едет. Я просто устала и хочу немного погулять по городу, почувствовать себя свободным человеком.
— А адрес знаешь?
— Не переживай, найду. Сейчас Тимур подъедет, вы с ним побудете одни, поближе познакомитесь.
— Ты нам не мешаешь, — не хотела отпускать меня подруга.
— Ладно, Лейсан, о чем мы спорим? Я сказала, что приду. Значит, приду.
— Может, ты плохое задумала? Решила пойти в милицию сдаться? — На глазах моей подруги появились слезы.
— Зачем? — Признаться честно, я и подумать не могла, что в голове Лейсан могут витать подобны мысли.
— Чистосердечное признание в совершении умышленного убийства. Не дури! От твоего признания никому легче не станет. А тебя сразу в тюрьму заметут, и все.
— Господи, ну как подобная чушь могла прийти тебе в голову? Я еще не окончательно сошла с ума! Мне свобода всегда нравилась.
— Тогда подожди. — Лейсан кинулась к своей сумке и извлекла оттуда косынку и темные очки.
— А это зачем?
— На всякий случай. Для конспирации. Надень. Хуже не будет.
Повязав косынку на голову, я покрутилась у зеркала и нацепила очки.
— Скоро приду.
Глава 19
Я бродила по улице неподалеку от дома и вдыхала свежий воздух, стараясь не обращать внимания на легкую дрожь, пробегавшую по моему телу. Первый раз в жизни я попала в такую ловушку, из которой не могла выбраться. Я убила человека. Прокручивая тысячу раз эту ситуацию, не понимала, можно ли было всего этого избежать, была ли у меня возможность. Если все происходило так, как говорит Лейсан, и Жан был готов к побегу, значит, мне нужно было всего лишь подождать, когда он поймет, что я не с ними, а с ним. Мне нужно было сидеть с ним в одной комнате и никуда не уходить. Ну а если все это не так, что тогда?
Я задрожала еще больше. Странно, я иду в сарафане и мерзну. На улице лето. Люди изнывают от жары, а я мерзну. Я ощущаю себя предательницей по отношению к Жану. Я предала наши чувства, наши отношения, нашу любовь. Я пыталась понять, зачем же я это сделала и что руководило мной в тот момент. Страх, благодарность, одиночество, безысходность, слабость? Что именно это было? Что? Я вспомнила о времени, проведенном в гостинице. Жан дал мне понять, что его семья — это святое, неприкосновенное, и она играет в его жизни важную роль, что никогда не разведется с женой. Я всегда это знала, но не думала, что мне будет настолько больно это услышать. Я рыдала, сходила с ума, а Жан… Жан даже не пытался меня успокоить. Он сказал, что не любит женские слезы, они мне совсем не идут и нам хорошо от того, что мы вместе, и не стоит думать о будущем. Я всегда хранила Жану верность, даже представить себе не могла, что ко мне может прикоснуться посторонний мужчина. Я была честна с Жаном, а он со мной. Я знала, что он спит со своей женой, но он называл это супружеской обязанностью, супружеским долгом.
А еще во мне сидела жуткая обида — что, если Жан действительно имел ключ от двери и самостоятельно совершил побег, почему он не подумал обо мне? Почему он бросил меня на произвол судьбы и не захотел помочь? Ведь если бы у меня была возможность спастись, я бы никогда не убежала без Жана. Никогда. Даже если бы это стоило мне жизни. Я не понимала, зачем ищу оправдания произошедшему, для чего доказываю себе, что ничем не обязана Жану. Ведь я свободная женщина! Я никому ничего не должна.
Я чувствовала, как пульсирует кровь в висках, а голова вот-вот лопнет. «Мне надо привести свои мысли в порядок!» — В изнеможении я опустилась на первую попавшуюся лавочку.
— Вам плохо? — сидевший рядом дедушка, выгуливавший свою болонку, окликнул меня.
— Мне очень плохо, — честно призналась я и, чтобы незнакомый человек не увидел моих слез, не стала снимать очки.
— Неприятности?
— Да, — махнула я головой и прикусила губу.
— Пройдет.
— Вы так считаете?
— Я в этом просто уверен.
— А у меня уже не осталось надежды.
— Черная полоса бывает у каждого.
— Слишком много черных полос, и уж слишком они затянулись.
— Это значит, что скоро будет слишком много белых полос. Черные полосы означают только одно — скоро будут белые.
— Вы оптимист. А у меня не получается.
— Умер кто-нибудь?
— Я даже не знаю, умер или нет. Пропал.
— Ну если пропал, значит, найдется.
— А если не найдется? — Я сняла очки и посмотрела на дедушку глазами, полными слез. — Как мне дальше жить?
— Если он не найдется, значит, так было угодно богу.
— Но ведь так не угодно мне. Он же с мной состоял в отношениях, а не с богом.
— Мы все ходим под богом, и только ему решать, кто должен быть рядом с нами, а кто должен нас покинуть.
— Но ведь это жестоко. Я устала. У меня больше нет сил. Никогда не хотела наложить на себя руки, а теперь хочу, потому что знаю, что станет легче.
— Постыдись своих мыслей, — закурил папироску дед. — Такая молодая не должна думать о смерти. Ты просто обязана бороться за жизнь. Когда я в молодости перерезал себе вены…
— Что вы такое говорите? — не скрывая удивления, перебила я деда на полуслове.