Женщина в лиловом

Дверь в ее комнату была полуоткрыта. Пахнуло спертым, теплым и густым запахом спирта. Он переступил порог и встретил упорный взгляд Сусанночки. Голова ее еще ниже зарылась в подушки. Сестра милосердия поздоровалась и вышла.

— Ты был у нее? — спросила Сусанночка.

Он молчал. Она вытерла запекшиеся губы платком. Лицо ее было желто, но под глазами горели два пятна.

Сусанночка перевела глаза на потолок, точно превозмогая боль; потом опять живо уставилась на Колышко.

— Спасибо, — сказала она с перерывами, — что не лжешь…

Приложив платок к глазам, она стала трудно и быстро всхлипывать. Он стоял не шевелясь. Он удивлялся сам своему душевному безразличию. Он знал, что это плачет Сусанночка, и вместе с тем чувствовал себя так, как будто это плачет какая-то совершенно посторонняя для него женщина.

Сусанночка отняла платок от глаз.

— Ты, Нил, поступил хорошо, — сказала она. — Я тебе за это только благодарна. Но… уйди.

Она отвернула лицо к стене. Руки ее пришли в быстрое движение. Она шарила пальцами вокруг талии и вокруг шеи. Он понял, что она ищет концов повязки. Найдя то, что ей было нужно, она дернула тесемку и потащила за конец марлевый бинт. Колышко продолжал не двигаться.

— Еще просьба, — сказала она и вдруг на момент прекратила свою разрушительную работу. — Позови ко мне Зину. Пусть приедет скорей, скорей… Иди.

Он тихо вышел, видя, как опять быстро замелькали ее руки, и тело то выгибалось, приподнимаясь, то опускалось.

Не взглянув на доктора, он подошел к телефону и вызвал Зину.

— Сусанночка вас просит немедленно приехать.

— А что? — спросил холодный голос Зины.

— Я передаю ее просьбу. Ей плохо, — прибавил он.

— Да? Но я еще даже не одета… Впрочем… Я сейчас приеду.

В дверях кабинета стояла сестра милосердия. На лице ее был ужас.

— Бога ради! Она все сбрасывает с себя.

Василий Сергеевич издал недовольный звук. Цигенбок поднял брови.

— Но что я могу с этим сделать, господа?

Однако он быстро пошел вслед за сиделкой. Василий Сергеевич, укоризненно глядя на Колышко, покачал головой.

— Что вы ей сказали?

Колышко не ответил.

— Я должен поехать на место катастрофы, — сказал он.

Василий Сергеевич покривил голову и показал гнилые зубы.

— Благодарите Бога, что без человеческих жертв.

Он хотел объяснить подробности.

— Я увижу сам, — сказал Колышко.

На воздухе он почувствовал легкомысленное облегчение.

«Да, но ведь я же изорвал проект», — подумал он опять со странным упорством.

Эта мысль опять успокоила его.

На углу переулка, где рухнули леса, еще висела пыль. Ветер, довольно сильный с утра, кружил в воздухе белые бумажки.

Вся улица была запружена народом Колышко сейчас же заметил, что леса рухнули наружу. Переулок был завален досками и кирпичом. Противоположные крыши низеньких строений помяты, частью пробиты. Большая синяя вывеска «Водопроводное и колодезное заведение И.А. Козырева» висела одним концом, болтаясь в воздухе.

Одно мачтовое бревно и сейчас еще лежало поперек переулка, опершись верхним концом о крышу противоположного дома.

Полиция оцепила место происшествия и не допускала любопытных к месту катастрофы. К Колышко подошел знакомый полицейский пристав и небрежно притронулся к козырьку.

— Архитектор, архитектор! — загудело в толпе.

Лицо пристава снисходительно улыбалось.

— Наделали вы нам хлопот, — сказал он. — Пожалуйте…

И он повел Колышко через толпу.

Колышко видел неприязненные лица.

— Теперь под суд… на цугундер[34], — говорили злобные, радостные голоса. — А то хвалить за это их брата? Кровопийцы! Сами-то они и не бывают на постройках, выезжают на спине подрядчиков.

Колышко понял, что пристав ведет его через улицу, запруженную народом и извозчиками, к расположенному напротив ресторану. Тут же стоял и гукал автомобиль. Колышко поднял глаза, потому что ему показалось, что его кто-то ищет, и, вздрогнув от неожиданности, увидел Веру… Нумми. Она скользнула раскрытым ироническим взглядом по нему и по толпе. Все это ее, видимо, очень забавляло. Плечи ее вздрагивали, и тонкие, обтянутые во все черное руки отделялись от узкой талии в локтях, откинутых назад. Колышко удивило, что она даже не кивнула ему головой, а только неприятно улыбнулась. Он хотел подойти к ней, но она отвернулась и тронула шофера за плечо. Автомобиль тронулся.

Покраснев, смущенный, Колышко вошел вслед за приставом в подъезд ресторана, где их окружила новая, любопытная толпа.

Насмешливо ухая сзади, прокатил автомобиль.

«Зачем она приезжала, — мучился Колышко, — или если приехала, то почему так странно себя держит?»

Он оставил ее сегодня утром покорною, целующую ему ноги. Очевидно, по своему обыкновению, она в виде компенсации чувствовала сейчас потребность выказать к нему легкое пренебрежение. Краска жарче и жарче заливала ему лицо, дыхание сокращалось. Он испытывал непреодолимое желание броситься к мотору и, сжав этой женщине пальцы до боли, крикнуть ей в лицо так, чтобы она побледнела от предчувствия его гнева: «Что это значит?»

Они прошли в отдельный кабинет, и полицейский пристав, сочно щелкнув запором перегнутого пополам портфеля, вытряхнул его содержимое на стол.