Женщина в сером костюме

Ее кожа загорелась у него под пальцами. Дыхание перехватило. Чтобы не видеть Филдинга, она в отчаянии закрыла глаза. И оказалась во власти других чувств: ощутила горьковатый запах его туалетной воды, почувствовала кожей ласкающее прикосновение пальцев, расправляющих жемчуг у нее на шее. Энн с ужасом подумала, что он, наверно, чувствует, как пульсирует на шее жилка.

Боже, как все ее существо стремится к нему, жаждет его близости!

— Можете открыть глаза, Кармоди. Дело сделано, — насмешливо сказал Филдинг. — Больше я не буду к вам прикасаться.

Энн почувствовала облегчение. Все в порядке. Аманда была не права. Она медленно открыла глаза.

Мэтт по-прежнему стоял вплотную к ней. Иронический тон ничего не значил. Его лицо было совсем рядом, и она видела в глазах у него желание — желание овладеть ею, подчинить ее себе — всю, и душу и тело. Так он смотрел на нее однажды в Фернли. А сегодня — на банкете? Неужели Аманда перехватила вот такой взгляд?

У Энн подкосились ноги. Она попятилась от него, лепеча бессвязные слова:

— Спасибо. Вы очень добры ко мне. И, пожалуйста, извините, я пойду. По телевизору сегодня показывают фильм, который мне очень хочется посмотреть. Называется «Танец при луне». С Робертом Голдингом. Это такой умопомрачительный мужчина…

Мэтт побагровел.

— Черт возьми, Кармоди!

Он протянул к ней руку.

Энн пятилась к двери, соединявшей их номера. Она не могла оторвать взор от его горящих глаз.

— Я очень хочу посмотреть этот фильм. Там божественно танцуют. Бесподобно, — бормотала она, почти не сознавая, что говорит.

Она натолкнулась спиной на дверь и кое-как сумела повернуться и рвануть ее. Но, даже захлопнув дверь, Энн ощущала на себе его обжигающий взгляд. И это не было минутной вспышкой. Что бы она ни говорила или ни делала, в нем постоянно будет клокотать эта страсть. За прошедшую неделю они слишком сблизились. И вернуться к хладнокровным служебным отношениям уже невозможно.

Да были ли они когда-нибудь хладнокровными?

По сути дела, они с первого дня вступили в противоборство.

И сколько глупостей она наговорила и сделала! Этот вздор относительно молодых любовников, эти серые костюмы, эта рубашка с оборочками, эти кошмарные трусы — разве это можно назвать трезвыми поступками? Но и он хорош… только и делал, что гладил ее против шерсти. И все же… если бы она воспринимала все это спокойно… если бы она не выходила из себя, то они, может быть, и не дошли бы до этой черты.

Энн была сама себе противна. Она сбросила осточертевший серый костюм и белую блузку, запустила через комнату старушечьи туфли на низком каблуке и сняла чулки. На ней остались только коротенькая розовая комбинашка с кружевами и трусики. В этом наряде по крайней мере она чувствовала себя естественно.

Энн подошла к зеркалу и стала нащупывать сзади застежку ожерелья. Принять от Филдинга такой подарок было безумием. Надо его вернуть — и как можно скорее, пока он еще чегонибудь не придумал. Завтра она это сделает. Как только они встретятся.

Энн завороженно глядела в зеркало на отливавший теплым светом роскошный жемчуг. Почему он купил ей это ожерелье? Неужели просто для того, чтобы заманить ее к себе в постель? Очень может быть. Он ведь наверняка считает, что ни одна женщина не сможет устоять перед таким подарком.

А в постель он ее хочет затащить только для того, чтобы утвердить свое превосходство. Не подумав о последствиях, она больно задела его мужское самолюбие. Она бросила вызов всему, что составляет его суть. У него остался только один способ сломить ее непокорство: овладеть ею. Для него это был вопрос самоутверждения — только и всего.

У Энн стало невыразимо пусто на душе. Как это ужасно, какая ирония судьбы… она должна воевать с единственным человеком в мире, который ей дорог… только он этому никогда не поверит. Нет, надо уйти, исчезнуть, освободиться от него. Это самый разумный выход.

У Энн на глаза навернулись слезы. Она сняла очки и вытерла глаза. Еле переставляя ноги, она подошла к стеклянным дверям на балкон и распахнула их настежь. У нее ныло сердце. За окном было темно — ни луны, ни звезд. Только слышался шум прибоя. Здесь было так же темно и пусто, как у нее на душе. Энн стояла, прислонившись к косяку двери, и не вытирала слез, которые катились у нее по щекам.

Энн не знала, сколько она так простояла. Время как бы перестало существовать. Из тоскливого полузабытья ее вывел резкий стук в дверь. Ее сердце затрепетало. С чего это он стучит в столь поздний час? Что ему нужно?

Нет, она его не впустит. У нее нет сил с ним разговаривать. Подождет до утра! Энн опять устремила взгляд в черноту ночи. Пусть стучит — она не откроет.

И вдруг раздался щелчок отворяемой двери. Энн содрогнулась. Неужели он осмелился… Она круто повернулась и, увидев полуодетого Филдин га, который решительным шагом вошел к ней в комнату, окаменела.

Он резко остановился в тот момент, когда увидел Энн. Его искаженное бешенством лицо вдруг преобразилось, и на нем появилось выражение, заставившее Энн затрепетать.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ