Женщина в зеркале

Поскольку Ида ничего не могла понять в Анниных стихах — в «претенциозном вздоре», воспользоваться ими она не смогла. Зато архидиакон, в тот же день узнав об аресте провидицы и смерти ее покровительницы, незамедлительно отправил имевшиеся у него копии стихов в канцелярию суда, приложив к ним свой комментарий, в котором заявлял, что усмотрел в этих произведениях признаки атеизма и веры, входившей в противоречие с догматами Церкви. Нечестивость вместе с подозрениями в ереси усугубляли положение Анны, поскольку процесс выходил за рамки гражданского права. Чтобы успокоить председателя суда, опасавшегося, что слушания могут затянуться, архидиакон сам посетил его, объяснив, что, если он будет выступать в качестве консультанта по теологическим вопросам, нет смысла призывать представителя инквизиции.

Брендор, узнав об этом, попытался прибегнуть к своим связям, но в ответ получал лишь невнятные возмущенные возгласы. Его внимательно выслушивали и обещали что-то неопределенное: все боялись, поскольку из-за анабаптистов, сторонников Мюнцера, множества отступников от римско-католической веры, Фландрию и Германию охватила смута. Ни один религиозный деятель, ни один ученый не придет оспаривать злобные инсинуации архидиакона, приглашенного выступать в суде.

Щелкнул замок. Застонали ржавые петли.

Стражник распахнул дверь камеры, потребовав, чтобы Анна следовала за ним. Он открыл огромными ключами многочисленные решетки, затем закрыл их за ней и повел ее в канцелярию. Оттуда Анна проследовала в зал суда.

При ее появлении вздох изумления вырвался из груди присутствовавших. Красивая, удивительно светлая, эта девушка со спокойным лицом совсем не была похожа на ведьму, о которой только и было разговоров последние три дня.

Брендор, укрывшийся за колонной, улыбнулся. Не станет ли сама Анна, благодаря своей грации, исходящему от нее свету, нежной мудрости, лучшим своим защитником? Он с удивлением понял, что в нем воскресает надежда.

Что же до Анны, то еще во время предыдущих допросов она поняла, откуда дует ветер: это дело рук архидиакона и ее кузины. Значит, перед ней два пути: согласиться с этими обвинениями или отвергнуть их.

Но как она могла обвинить Иду? Анна не знала, что кузина сумела хладнокровно убить двоих, а потом обвинить в этом свою исцелительницу. Ведь приписываешь другим лишь те поступки, на которые способен сам. Когда речь идет о выяснении мотивов, воображению не хватает размаха: оно оказывается на незнакомой территории и проходит по ней, ничего не затронув. Поскольку Анна не могла поверить в порочность Иды, она решила, что следует поправить лишь рассказ о волке. Что же до архидиакона, то она, очевидно, сумеет доказать его ошибку, уповая на разум судей.

Она не могла объяснить лишь одно: как яд попал во флакончик… Однако надеялась, что после трехдневного расследования капитан-дознаватель сможет указать на след или предложить какие-нибудь варианты.

Ей зачитали основные обвинения.

По мере того как живописали ведьмовство Анны, превращали ее в сумасшедшую, убийцу, сознание уносило девушку за пределы зала суда, она думала о лебедях, плавающих в каналах, о цветах за домом, о величественной плакучей иве, которая справляла свой тихий траур на речном берегу. В общем, она перестала слушать, потому что ей казалось, что рассказывают о ком-то другом.

Прокурору пришлось несколько раз повторить свой первый вопрос:

— Признаете ли вы обоснованность выдвигаемых обвинений?

— Каждое обвинение обоснованно, но все они несправедливы.

— Объясните.

— Я отправилась к реке, чтобы выкупаться вместе с рыбами и лягушками, но никакого сатанинского ритуала не совершала. Я писала стихи, но славят они Бога и Его одиночество. Я действительно накапала жидкость из зеленого флакончика в стакан, но в нем было лекарство, которым Великая Мадемуазель лечилась уже вторую неделю, кто угодно может это подтвердить. Что же до Себастьяна Меуса, то он сам составил это лекарство и дал его мне. Я восхищалась им, он дважды спас мою кузину Иду. И я уважала Великую Мадемуазель. То, что здесь говорят, лишь злые выдумки.

— Вы отрицаете их?

— Точно так же, как и действия, и намерения. В душе я никогда не желала другим зла.

— Только ведьмы говорят с животными.

— Нет, все те, кто часто видит животных, понимают их язык и могут с ними разговаривать.

— Даже с волком?

— Волк — Божье создание, как и мы.

— Значит, можно с ним совокупляться?

Анна закусила губу. Почему они не слышат, что она говорит им? Ее ответ проскользнул мимо ушей ее обвинителей, будто форель выскользнула из рук.

— Я не совокуплялась с волком. И ни с кем другим.

Шепот пробежал по залу: одни верили ее словам, другие сомневались.

Тогда архидиакон привлек к себе внимание, постучав по пюпитру.

— Однако, — мирно провозгласил он, — когда читаешь ваши стихи, не создается впечатления, что их автор — невинное создание. Позвольте, я процитирую: