Женщина в жутких розочках

Дальше – больше. Глядя на домовитых соседок, держащих курочек и завтракающих тёпленькими свежеснесёнными яичками, Лидка тоже завела четырёх кур и петуха. Для чего петуха? А потому что Лидка на зоне спала и во сне слышала звонкое горластое кукареканье на заре. И потом, петушок курочек топтать будет – курочки почувствуют, что не бесхозные какие-нибудь. Им тоже нужна женская радость.

Куры быстро подохли от неведомой болезни, а петух выжил. Огненным взором косился на прохожих, с достоинством выступал жёлтыми кожаными сапожками в ограде и истово горланил, воплощая в явь Лидкины сны. Начинал в два часа ночи (по дальневосточному времени – утро), где Лидка мотала срок. Потом, покемарив на насесте часок, – по сибирскому времени. Потом по уральскому – то есть грамотно шпарил по всем часовым поясам.

Лидке что: она перевернётся с боку на бок, почмокает губами – и дальше сладко дрыхнет до одиннадцати. А Пронькину к семи на работу. Через те же смородиновые кусты он пообещал свернуть голову сладкоголосой птице. На что Лидка, ничуть не испугавшись, пообещала Пронькину самому отвинтить башку, нос, уши и ещё одну самую главную мужскую деталь. Хотя не похоже, чтобы у Пронькина она в наличии имелась. А-ха-ха-ха!

Сутяжник и склочник, Пронькин поступил не по-мужицки, не по-соседски, да вообще не по-человечески: подал на Лидку в суд за вьюнок и за петуха. Это для посёлка было в диковинку.

Суд он с треском проиграл. Судья сказала, что забор – дело сугубо добровольное, соседское, и, по административному кодексу, это гражданину Пронькину надо брать у Лидки милостивое согласие на его возведение. Насчёт петуха Лидке сделали внушение, но при этом заметили, что птица, она и есть птица: не может соблюдать закон о тишине с одиннадцати до шести. Пронькину же и пришлось оплачивать судебные издержки и даже Лидкиного адвоката, которому Лидка всё заседание бессовестно строила глазки.

Впрочем, скоро сработал эффект бумеранга и Лидка сама оказалась в пронькинской шкуре. У его старенького безгаражного фордика отказала сигнализация. Скупой Пронькин, вместо того, чтобы купить новую, на ночь приспособил прислонять к машине огромный гибкий лист цинка. Снять его без ужасающего, стонущего скрежета и грохота на пол-улицы не получилось бы даже у самого опытного угонщика… Хотя, господи, откуда в посёлке взяться угонщику, да ещё такой рухляди?!

Теперь Лидка, лохматая, в накинутом на модельные плечи арбузном халате, каждое утро, чертыхаясь, выскакивала на тёмное влажное от росы крылечко – но лишь глотала пыль за хвостом удаляющегося наглого фордика.

Однажды Лидка в очередной раз выбежала на шум и тарарам жестяной «сигнализации» – ура: фордик ещё стоял за воротами. В три кошачьих прыжка преодолела расстояние до ограды, сгоряча ворвалась в пронькинский дом. Хозяина нигде не было видно. Лидка шагнула в горницу – и остолбенела.

В горнице пол был толсто устлан одеялами и пледами. Всё, что могло распахнуться – дверцы шкафов и тумбочек – были перетянуты бельевыми верёвками, розетки – в затычках, телевизор стоял на полу. Навстречу ей полз белобрысый мальчонка лет трёх, привязанный за толстую ножку чем-то вроде ременной вожжи. Второй белобрысик – его копия, тоже на поводке, задрав умытую розовую ножку, вдумчиво сосал пальчик и смотрел на чужую тётю. В таком привязанном виде они не могли добраться до кухни, где на газу клокотала огромная выварка.

Лидка хватала ртом воздух, соображая, кого первым ринется искать: органы опеки, полицию, Астахова или Малахова. Как раз входил Пронькин с ворохом сухого детского белья. Тут она подскочила и от души влепила ему звонкую оплеуху – да с оттяжкой, да ещё, вот тебе ещё, получай!

От тебе за мальчонок! От тебе за верёвки на детских ножках! От тебе за садистское отношение к детям, гад такой! На зоне за такое весь срок кукарекал бы звонче Лидкиного петуха.

Она отвязала мелких и, схватив в охапку, вихрем унеслась в свой дом. Что примечательно, Пронькин никак ей не препятствовал, а стоял в дверях с ворохом сухого белья, как бы в раздумье низко опустив лобастую голову, на которой, после крепких Лидкиных затрещин, пламенели уши.

Ну, тыры-пыры, то да сё. Прочий белобрысый выводок, после разных формальностей, забирали вместе – из дома малютки так вовсе годовасиков. Одному-то Пронькину, чтобы с ними управиться, пришлось бы увольняться с работы – а жить на что? А так он: когда в выходные, когда после работы (вот скрытный человек – никто и не знал) – мотался на своём фордике по области: от дома малютки до интерната, от интерната до детдома. Он потому и перебрался в наш посёлок, что отсюда ближе. Отвозил малышам огородную зелень, овощи, ягоды. Изредка по очереди привозил близняшек домой на ночь-другую.

Одним из обязательных формальных пунктов было заключение официального брака с гражданкой Ночёвкиной, то есть с Лидкой…

Лидка сменила сибаритский арбузный халат на майку и бриджи, шлёпанцы – на кроссовки – и гуляет по посёлку, облепленная колясками и слингами с малышнёй, как мадонна с младенцами.