Влад привлекает меня к себе и шепчет, прижавшись щекой к моим волосам, что он любит меня и будет любить меня вечно, сколько бы оно, это «вечно», ни длилось, что он всегда будет рядом – сам не знает как. И я прячу лицо у него на груди – глупое действие, если не можешь плакать, но инстинкты сильнее разума. Я вдыхаю его запах и согреваюсь его теплом, и мне хочется выть, потому что он ПРАВ. Не сейчас, когда утешает меня, а в другие минуты, когда предупреждает меня о неминуемой смерти и разлуке.
Я потеряю его, если он останется человеком.
Я поднимаю глаза, беру его лицо в ладони и говорю с бесконечной тоской:
– Ты понимаешь теперь, почему я не могу тебя обратить?
Он кивает – у него такие ласковые, глубокие глаза.
Я качаю головой:
– Но ты не должен думать, будто я не понимаю, что ты прав… Это, возможно, единственный выход. Просто для меня он невозможен. Я не могу тебя убить. Не могу остановить биение твоего сердца.
Он снова кивает. А потом неожиданно улыбается и говорит:
– Подожди минутку? Я в гостиную схожу – хочу тебе кое-что показать.
Он возвращается ко мне, держа в руках книгу. Я с удивлением ее узнаю: это томик стихотворений Фета, с автографом автора, между прочим, – я неплохо его знала в свое время… Влад перелистывает страницы и наконец находит нужное место. Подняв на меня глаза, он говорит: – Вот – посмотри это, ладно? Оно попалось мне недавно на глаза, но я и с детства его помнил – моя мама очень любит Фета. И я подумал, что это про нас, на самом деле. Я опускаю взгляд на страницу и читаю:
Влад смотрит мне в глаза: – Ты понимаешь, о чем я, верно? Если ты любишь, как я, бесконечно… – Он останавливается на долю секунды и улыбается торжественности своих слов, но почти сразу продолжает: – Не думай о том, как долго будет биться мое сердце и скоро ли иссякнет и остынет кровь. Мое сердце и моя кровь – они только твои. Я всегда буду любить тебя. Даже если стану ветром, солнцем или дождем… Нет, солнцем я становиться не буду – ты не любишь солнце. Ты только не бойся – я никогда тебя не оставлю. Он лжет – мне, себе или нам обоим, – это не так уж важно, кому. Он лжет, и я знаю это, и он это знает. Но я все равно благодарна ему. За то, что он есть в моей жизни, и за то, что он такой, какой есть. И за ложь.
Влад замечает, что я несколько успокоилась, и с улыбкой целует меня в кончик носа – именно так, как в сентиментальных фильмах, и мне это, как ни странно, нравится.
– Ну вот. Так-то лучше. А теперь… Теперь я поеду на съемку, иначе Олежка меня никогда не простит. А ты пойдешь в офис. И все будет хорошо. Мы будем звонить друг другу и рассказывать, как дела, и ни с кем из нас ничего страшного не случится. Договорились?
У меня нет выбора – только кивнуть.
Влад мчится в ванную – из-за нашей разборки он сильно опаздывает на съемку. Выскакивает из спальни через пять минут, уже побритый и одетый, быстро целует меня, кидает «до вечера» – и скрывается в лифте. Еще через пять минут он звонит мне из такси и говорит зловещим голосом, что «все чисто». Оболтус.
Как же сильно я его люблю!
Я тоже иду в ванную – привести себя в порядок после трудного утра. И там, на раковине, я обнаруживаю бритву Влада. И на одном из трех ее лезвий, обеспечивающих, согласно рекламе, «безупречно чистое бритье», я чувствую каплю его крови. Он порезался, видимо, второпях. И сполоснул станок недостаточно тщательно.
Я подношу бритву к лицу.
Этот запах может с ума свести – и не знаешь даже, чем он дороже, тем, что вкусный, или тем, что любимый.