Женщина-VAMP

– Негусто. Но… – Она делает по комнате буквально три точно рассчитанных шага и извлекает из тряпочной массы темные джинсы, светло-серую рубашку и черный замшевый пиджак. Слегка нахмурившись, она добавляет к ним узкий шерстяной галстук – где она вообще его углядела? Потом она задумчиво кивает и поворачивается ко мне: – Вот. Это, конечно, далеко не вечерний костюм, но ты же у нас художник – тебе положено быть эксцентричным. Долой тупые смокинги! Мы им покажем новую вечернюю мужскую моду от Влада Потоцкого. Ой, ботинки забыла… Вот, возьми вот эти замшевые, к пиджаку. Марш в свой кабинет и примерь все это. Я хочу посмотреть, что у меня получилось.

Я повинуюсь, чувствуя себя маленьким мальчиком под суровым материнским взглядом. Ну да, мне четыре года, у меня нет ни прав, ни собственного достоинства… Иду, правда, не в кабинет, а в туалет – я все-таки хотел бы узреть себя в зеркале, перед тем как позориться перед ней.

Она выбрала хорошие вещи – они радикально разные, но каким-то образом сочетаются друг с другом. Это меня совершенно не удивляет. Мне интересно другое. Размер штанов и пиджака она, допустим, на глаз определила. Но как она угадала размер ботинок?

Я повязываю галстук и несколько секунд смотрю на себя в зеркало. Я собой недоволен. У меня идиотский вид – не из-за вещей, с ними-то все в порядке. Но выражение моего лица – потерянное, глупое и какое-то обиженное – оставляет желать много лучшего. Умыться, что ли? Если бы мое дерьмовое моральное состояние можно было просто смыть с физиономии…

Плеснув себе водой в лицо, я решительно выхожу к Марине.

Она ждет там же, в кладовке, пританцовывая от нетерпения. При виде меня она удовлетворенно кивает:

– Да! Хотя… Подойди ко мне.

Я понятия не имею, что она хочет сделать, и потому Марина застает меня врасплох.

Она поднимается на цыпочки и запускает пальцы в мои волосы, приводя их, очевидно, в еще больший, чем обычно, беспорядок. Ну да – ей же нравится, когда они растрепаны. Она об этом говорила… Или я это придумал?

Я чувствую ее прохладные пальцы на своей коже, смотрю прямо в ее темные глаза – она приблизила свое лицо вплотную к моему. Я вижу ее ресницы – они такие длинные, и одна зацепилась за другую. Я чувствую аромат ее волос – этот запах, как и их цвет, ни на что не похож и словами неописуем.

Я забыл, как люди дышат.

Мне хочется зажмуриться – я не могу сейчас смотреть ей в глаза. Она увидит в моем взгляде то, чего я не должен ей показывать.

И я не могу – потому что я не хочу пропустить ни единой секунды, когда мне можно смотреть на нее вот так, близко-близко. Я хочу стоять с ней так долго. Всегда. Я хочу запустить руки в ее волосы, и сжать ее лицо в ладонях, и узнать, прохладные ли у нее щеки: мне почему-то кажется, что да, такие же, как руки. Она такая бледная – словно Снегурочка. Кажется, что должна быть и холодная. Я так хочу это проверить.

Но мои руки безвольно опущены вдоль тела, и я чувствую, что они дрожат. Стыд какой. Если бы я мог провалиться под землю или хотя бы оторвать от нее взгляд, спрятать глаза, чтобы она не видела моего потрясения, не была свидетельницей моего позора – так близко, во всех унизительных подробностях. Но я не могу.

Но она еще не закончила свою пытку. Ее руки оставляют в покое мои волосы, она ослабляет слегка узел галстука и расстегивает верхнюю пуговицу рубашки. Я чувствую ее пальцы на своей шее – мимолетное, быстрое прикосновение, от которого ноги становятся ватными, а джинсы… очень тесными. А потом она опускает руки на пояс моих брюк и вытаскивает наружу край рубашки.

Я слышу, как у меня перехватывает дыхание.

Господи, пошли мне мгновенную, легкую смерть. Прямо сейчас.

Зачем она это делает? Неужели она не понимает, ЧТО она делает?

Она отступает на шаг назад, смотрит на меня и ласково улыбается.

Как так может быть, что один человек готов сдохнуть от возбуждения, а второй улыбается, как будто ровным счетом ничего не происходит?

Она улыбается шире:

– Ну вот – теперь ты просто совершенство. Настоящий Alfa Male, как он есть.

Это уже слишком. Я закрываю глаза. Если умереть у меня сейчас не получится, так я хотя бы спрячусь от ее взгляда. Но с закрытыми глазами все еще хуже – в темноте я только четче осознаю ее близость. И ее холод, от которого меня бросает в жар.

Я снова смотрю на нее. Она уже не улыбается – у нее какое-то странное, непонятное мне выражение лица. Словно она смотрит не на меня, а в какую-то темную и далекую точку и видит там что-то свое. А потом она испускает легкий вздох и коротко кивает, словно приняв какое-то решение, и говорит с очередной из своих полу-улыбок:

– Ты как собирался добираться до театра?

Откуда у меня берется голос, чтобы ответить? Но я все-таки ухитряюсь пробормотать:

– Никак не собирался. Я ведь забыл про вечеринку. Но тут же можно пешком дойти.

Марина говорит решительно:

– Глупости – арт-директора пешком на такие вечеринки не ходят. Поедешь со мной. Мы должны приехать вместе – это будет правильно.