Женщина во тьме

Флиртует со мной здесь, в коридоре дома-убийцы. Говорит, если я напишу несколько новых картин, можно устроить мою персональную выставку. А что подумает Патрик? Заливаюсь краской. Да ничего. Ему знать об этом пока необязательно.

– Могу я пригласить вас на обед? – спрашивает Бен, пожимая мне руку. – Отметим появление нового художника в нашей галерее. Согласны?

У галериста сухая теплая ладонь. От ее шершавого прикосновения я вздрагиваю. Обычное рукопожатие при знакомстве двух людей. Тогда почему я так быстро отдергиваю руку? Почему оглядываюсь, хочу убедиться, что нас никто не видит?

– Не могу. Я замужем.

Бен – совсем не то приключение, о котором я мечтала.

* * *

Гость уходит, смотрю ему вслед из окна. Море сегодня серое, неспокойное, небо затянуто низкими тяжелыми тучами. На стекле, покрытом толстым слоем соли, есть только один просвет – след от моего языка. Он похож на восклицательный знак – радостный символ того, что я живу. Я существую! А еще с ним легко шпионить, потому что ты всех видишь, а тебя – никто.

Глава 10

Сара

На следующее утро, когда мою после завтрака посуду, в кухню заглядывает Патрик.

– Заканчивай сегодня с коробками, хорошо? И нужно докрасить гостиную.

Пальцы впиваются в губку, на ногу капает вода. Раньше, уходя на работу, Патрик всегда говорил мне: «Пока дети в школе, забудь о домашних делах, рисуй и наслаждайся свободой».

Я злюсь. Больше на себя, чем на Патрика. Сама виновата – ни опыта работы, ни специальности. Превратилась в преданную степфордскую жену[5]. Разве не по этой причине – хотя бы отчасти – ищу забвения в чертовых белых пилюлях и с утра тянусь к бутылке?

Хлопает входная дверь. Стискиваю зубы и, бросив посуду, наливаю себе чай. Иду с чашкой в гостиную и по дороге замечаю: подвал открыт. Прежде такого не случалось. Как только мы переехали, Патрик заявил, что подвальная дверь всегда должна быть заперта.

– Погреб предназначен для хранения химикатов, растворителей, отбеливателей. Они представляют опасность для детей, – сказал муж, поворачивая ключ в ржавом замке.

Как будто Джо и Миа по три года и нужно запирать все шкафы, чтобы дети не добрались до баллончиков с бытовой химией.

Но в замке торчит ключ, а дверь открыта. От страха у меня волосы встают дыбом, слышу стук собственного сердца. Наверное, ее открыл Патрик.

Нет. Он этого не делал. Я видела, как он взял со столика в прихожей ключи, кошелек и зашел ко мне попрощаться. В тот момент дверь была закрыта. Не помню, торчал в замке ключ или нет. Разве я не убрала его на место после ухода Бена? Постояв минуту в нерешительности, захлопываю дверь в подземелье и пытаюсь запереть ее, однако ключ не поворачивается. Приходится оставить подвал открытым.

Возвращаюсь на кухню. Вернее, я там прячусь. Вдруг слышу стук. Подпрыгиваю, и тут же самой становится смешно: вот глупость! – почудилось, что кто-то стучит в незапертую дверь погреба изнутри.

Идти мимо нее страшно, но делать нечего. Может, приехала Кэролайн? Последний раз мы разговаривали еще в январе, в клинике.

На пороге стоит Анна. Одета во все черное: джинсы, ботинки, кожаная куртка и даже шарф с белыми звездами. Красная клетчатая салфетка, прикрывающая тарелку в руках, до нелепости не вяжется с ее обликом. Чудится, из-под яркой ткани сейчас кто-то выскочит и нападет на меня.

– Извини, знаю, что пришла рановато, – говорит Анна, – но сегодня рабочий день. Принесла тебе пирог – к сожалению, не самодельный. Взяла из кафе остатки вчерашней выпечки.

Я и забыла, что пригласила Анну зайти именно сегодня. Она напряженно ждет в нескольких шагах от входа и, кажется, в любую секунду готова сбежать. Из дома доносятся щелчки и скрипы – на сквозняке раскачивается дверь подвала.

Поспешно уношу пирог в холл, оставляю на столике и, вернувшись к гостье, запираю дом на ключ.

– Планы изменились, – заявляю, – ты не против, если мы куда-нибудь сходим?

* * *

Она ведет меня на ярмарку.

– В детстве я все время здесь пропадала, – рассказывает Анна, – было здорово, было чертовски хорошо. Мне казалось, нет ничего круче, чем ярмарка в твоем собственном городе. Я даже без денег приходила – просто поглазеть. А запахи, а звуки, а огоньки – что может быть лучше?

Из киоска с хот-догами доносится мясной аромат, от прилавка со сладостями пахнет сахарной ватой, а от прохожих – потом и парфюмом. Утро, народу мало, но на всех аттракционах еще мелькают огоньки, крутят бравурную музыку, а над головой одиноко проплывает воздушный шар в форме единорога. Я знаю, о чем говорит Анна. Здесь пахнет детством, катанием вдоль моря на запряженных осликами повозках и назойливыми чайками, которых приходилось отгонять от картошки.

– Забыла тебя поблагодарить: вчера я виделась с Беном из галереи. Ты мне о нем говорила. Помнишь?

С минуту Анна удивленно молчит, потом ее лицо расплывается в улыбке.

– А, Бен! Он неплохой художник, но чудаковатый.

– Чудаковатый? Я думала, он…

– Ой, не обращай на меня внимания, – смеется Анна, – мне всегда казалось, что он немножечко… того. Для меня слишком активный, но, пожалуй, не лишен скрытой сексуальности.

Чувствую, что краснею.