Женщина во тьме

У малыша уже два зубика, он начинает есть твердую пищу. Как все груднички, что-то лепечет – еще не слова, только звуки. Бормочет «ма-ма-ма», улыбается мне, обвивает ручонками шею, и мое сердце всякий раз тает от любви.

– Если не останешься, я отсюда уеду, – говорит Патрик, – увезу сына туда, где ты никогда его не найдешь. Все равно никаких прав на него у тебя нет. Считай, что он умрет.

Джо хнычет.

– Наверное, голодный. Ищет тебя, удивляется, куда ты пропала.

– Патрик, пожалуйста, возьми его на руки.

– Если не уйдешь сейчас… Если не уйдешь – станешь ему настоящей матерью. Он вырастет и будет называть тебя мамой. Всегда.

Джо кричит все громче, все настойчивее. Он не только хочет есть. Похоже, у малыша режется еще один зубик.

Патрик смотрит на меня умоляюще.

– Сара, пожалуйста… Подумай. Подумай о нас. То, что с нами происходит – с тобой, со мной и Джо, – это так прекрасно! И так будет всегда.

Всегда? А я этого хочу? В девятнадцать лет засесть дома с ребенком? Поднимаю глаза на Патрика и опять все забываю: мы снова кружимся в танце. Я вспоминаю те ночи, когда малыш не мог уснуть. Патрик не сердился. Он просыпался вместе со мной, подходил к ребенку, обнимал нас обоих. Я напевала, баюкая Джо, и мы – все втроем – танцевали, пока он не уснет. Слушая мои колыбельные, Патрик улыбался. От его обезоруживающей улыбки у меня всегда сжимается сердце. Я не могу его бросить. Я не могу бросить их обоих.

Достав из кармана сверток, Патрик – в его глазах стоят слезы – открывает бархатную коробочку и дрожащей рукой протягивает мне бриллиантовое кольцо.

– Прошу тебя! Будь моей женой. Останься с нами. Не уходи!

Сара, Анна, Патрик и Джо. Сейчас

Патрик еще жив. Он дышит часто, тяжело, но этот свистящий хрип означает, что Джо не убийца. Сын держит нож, рука в крови, в отцовской крови. Если позвоню в «Скорую», Патрика спасут, но полиция задержит Джо. Моего прекрасного хрупкого мальчика упрячут в тюрьму. Патрик следит за мной, видит, что я в нерешительности.

Где же Анна? В холле ее нет. Это она должна была убить Патрика, она, не Джо. Только не Джо. Холодеют руки, холодеют ноги, цепенею. Боже, что делать? В панике замираю: Анна… Она звонит в полицию, они уже мчатся сюда, сейчас они арестуют сына.

Он бросает нож, и звук удара выводит меня из паралича. Хватаю Джо, тащу его в ванную, подставляю руки мальчика под кран. Вода такая горячая, какую только можно терпеть. Я мылю, тру их до тех пор, пока не остается никаких следов крови. Джо весь дрожит.

– Отец рассказал мне про мою настоящую мать.

Я киваю.

– Прости меня. Прости, что это скрывала.

– Раньше я думал, что вы меня усыновили, но потом понял: этого не может быть. Разве каждый встречный не твердит, что я – вылитый отец? Почему ты ничего не сказала?

– Отец говорил… Он всегда говорил, что это тебя убьет. Он считал тебя слишком ранимым и думал, если узнаешь правду о настоящей матери, то сломаешься. Я верила ему, соглашалась, боялась тебя потерять. Если бы тебя растила та женщина, кем бы ты стал? А я ведь была тебе хорошей матерью.

В моем голосе звучала мольба. Пусть Джо скажет, что я права и не зря верила Патрику, который обманывал меня всю жизнь.

– Ты рисуешь, ты ходишь в колледж, у тебя есть Саймон.

Джо смотрит на свои дрожащие руки.