– Почему? Почему вы не хотите их принять? Они же вам понравились. Она замешкалась и потерялась, смотря на меня, как на палача. В её глазах был страх.
– Спасибо, но я не могу у вас их взять.
– Но почему? Что вам мешает? Вам они нравятся, а мне… Вы знаете, у меня дома хватает парфюма и духов, у меня нет в этом нужды, и мне гораздо приятнее будет осознавать, что вы ими пользуетесь. Возьмите, – я вновь протянула ей флакон. – Вы знаете, не сочтите меня странной, но, возможно, это даже нужно больше мне, чем вам.
– Спасибо, – смущённо сказала она и быстро удалилась.
Она была рада, удивлена, испугана, ошарашена, растеряна и не уверена в своих действиях, но что-то ей подсказало, что мне можно доверять. Она приняла подарок.
Я не сказала ему об этом. Он бы не понял до конца мотива моего поступка, посчитав, что мне не понравился его подарок или я его обесценила. Он бы обиделся, неправильно интерпретировал, руководствуясь лишь своими чувствами, забыв, что у меня есть право выбора.
Это была независимость от вещей и умение делиться, с которыми я не хотела расставаться.
Лето, ах, лето!
Он перестал говорить мне, что ему ненавистна моя сфера деятельности. Теперь он задавал наводящие вопросы, чтобы понять моё восприятие мира и метод суждений.
Лето, солнце, пляж.
– Можно тебя спросить?
– Спрашивай всё, что считаешь нужным, всё, что тебя интересует, не стесняйся. Можешь впредь не задавать мне этот вопрос.
– Сколько ты зарабатываешь?
Я рассмеялась.
– Зачем ты спрашиваешь? Хочешь помериться кошельками или любопытно, стоит ли игра свеч?
– Да, мне интересно.
Я ответила, после чего у него полезли на лоб глаза.
– Я бы тоже не отказался так поработать.
– А пощёчину получить ты бы тоже не отказался? А кулаком в глаз? Может быть, ты уверен, что после изнасилования умеешь собирать себя по кусочкам? Или ты видишь людей насквозь, чтобы предугадывать исход ситуации? Или ты умеешь контролировать экстремальные ситуации? – в жёсткой форме спросила я его залпом.
– Да, прости.
– Вот-вот. Ты себе и представить не можешь, сколько треша нужно переварить. Ты себе представить не можешь, какая эта психологическая тягота; поэтому прикуси язык, пожалуйста. Здесь нечему завидовать и нечем восторгаться.
– Я понял. Ты не считаешь это насилием?
– Я не могу иначе. Я не вижу себя в чём-то другом. Пока не вижу. Как увижу, пересмотрю планы.
– Ты с этим справляешься. А мама?
– Что мама?
– Если мама узнает? Как она с этим справится? А если узнают друзья, знакомые?
– А кто тебе сказал, что мама не знает? Мама в курсе. У неё был выбор. Она его сделала. Друзья тоже оповещены. Мне больше не нужно прятаться и жить во лжи. Я никого не держу возле себя.
– И ты не боишься?
– Чего мне бояться? Или кого? Бояться самой себя?
– Осуждения. – Я – для жизни, а жизнь – для меня. Жить по чужой указке и ждать одобрения – это рабство. А ты со мной здесь сидишь, не боишься?
– А что такого?
– Вдруг меня узнают? Ты ведь меня спросил про осуждение. А сам осуждения не боишься?
– Нет. А кто не встречался с девушками из твоей сферы деятельности?
– Да много кто… Твоё самолюбие тешит сознание, что ты можешь позволить себе купить женщину? Ты сказал об этом с такой интонацией, как будто встречаться с девушкой из сферы проституции – это какой-то особый привилегированный статус. Нравится покупать отношения?
Он промолчал.
– Я свечку над парочками не держу. И кто с кем встречается – это сугубо личное дело каждого, но ты спрашиваешь про общественное мнение и при этом сам не боишься со мной публично появляться на людях.
– Мне плевать, что и кто обо мне подумает.
– А если обо мне скажут «шлюха»?
– Тогда получат по морде.
Немного помолчав, он спросил:
– Скажи мне, как твоих физических и эмоциональных сил хватает и на работу, и на меня?
– Когда между людьми есть отношения, то физическая близость заряжает. Когда между людьми отношений нет, то никаким сексом не поможешь.
Вечером того же дня он перебрал с алкоголем, что было спровоцировано нашими откровенными беседами и вылилось наружу непереваренными остатками. В момент рвоты он ненавидел сам себя за случившееся, но прикрикнул на меня, когда я зашла в ванную комнату нашего домика.
– Выйди!
Я не обиделась, не сделала кислое лицо и не стала его унижать. Я не испытывала к нему отвращения.
Дотронувшись до его плеча, я сказала:
– Всё хорошо. Сейчас я подам тебе полотенце.
Я не суетилась, но, отвернувшись, стояла рядом. Ему было стыдно, но я погасила его стыд своей заботой, спокойствием и поддержкой.
Когда ему стало легче, он лёг на кровать, я легла рядом и обняла его.
Катерок
Мы сидели с ним в летнем кафе и уже собирались уходить, как, вернувшись из мужской комнаты ресторана, он направился с незнакомым мне мужчиной в другой конец зала. Это был его приятель.
Я видела их, и они видели меня, при этом продолжали мило беседовать друг с другом, делая вид, что не представить свою спутницу и оставить её в одиночестве – в порядке вещей. Милоту прервала я.