Женщина-зима

Услышав последнюю фразу, Любава почувствовала, как кровь отливает от лица. Она думала о сестре. Ни на минуту не переставала думать.

Пока Семен готовил машину, Любава дозвонилась до Доброва. Тот, человек конкретный, пообещал найти хорошего адвоката. Приедет с ним прямо в отдел. Любава почему-то не сказала мужу об этом звонке.

Сейчас они молча ехали в Завидово, хотя не знали, зачем едут туда. Любава просто знала, что должна что-то делать.

У магазина в Завидове толпился народ. Ждали машину с хлебом. Любава увидела среди женщин Дарью Капустину, свою одноклассницу.

— Останови здесь, — попросила Семена.

Едва вышла — ее окружили, стали спрашивать о сестре Всех интересовала участь Полины. Сыпались предположения.

— Я не знаю, что делать, — призналась Любава. — В милиции не разговаривают, в больнице нос воротят. Где правду искать? Хоть вы мне посоветуйте. — Она повернулась к мужикам. — Полина вас всех лечила. А теперь ей нужна помощь, она в беду попала.

Дарья Капустина, до этого хмуро молчавшая, поднялась на крыльцо:

— До каких пор с нами будут как со скотиной? Работы нет, медпункт закрыли, бросили на самовыживание, как котят… Да еще единственную лекарку за решетку упекли! А мы молчать будем?

В толпе у магазина произошло некоторое движение.

— Да все Гуськовы эти пришлые! Бандюганы! Говорят, они машины угоняют, а потом на запчасти разбирают! А в районе у них подпольная мастерская!

— Бандиты! Воду мутят! Мало над своей женой измывался, добрался до Полины…

— Да это он Никитиных поджег!

— Да? Языком-то мы все горазды трясти. А ты ему в глаза скажи!

— И скажу! Испугал! Чего мне терять-то?

— Вот именно, мужики! — подхватила Дарья. — Нам нечего терять! Мы с вами до крайней точки доведены, нищета нищетой! Нас власти замечать не хотят! Пора им подпортить репутацию!

— Пошли к Гуськовым! — крикнул кто-то из толпы. И взвинченная толпа двинулась к «термитнику». Русский мужик терпелив, не скор на всякие бунты. Но уж если возникнет настроение, то пиши пропало.

Сестры Гуськовы со все возрастающим беспокойством наблюдали сквозь занавески, как агрессивная толпа собирается у ворот. Лаем взорвались собаки. Нарочно дразня псов, разразилась криками толпа:

— Бандиты!

— Выходите давайте. Не фиг прятаться!

— Не выйдете — подожжем, куркули несчастные! Раскулачим!

Агрессивные выкрики толпы напугали сестер. К односельчанам выслали мужа Лидии, Ваньку.

Ванька, мужик незаметный, невидный, вышел, остановился за калиткой.

— Вы чё, мужики?

— А ты выдь к нам, Иван! Чё там жмесся?

— Нет уж, я тут… Чего вы?

— За что Полину засадили? Сами приехали за ней, а потом — заявление накатали! Да за такое знаешь, что бывает?

— Да не знаю я ничего, мужики! — взмолился Иван. — В Москву я за товаром мотался.

— А Павел где с Игорьком?

— Нету их, не вернулись еще…

— Вернутся, так и передай: не заберете вашу заяву, худо будет!

— Не дадим житья!

— Беженцы называется! К ним по-людски, а они жо…й поворачиваются!

— Да ладно, мужики, вы чё? Я скажу, мне чё… Я скажу. Иван попятился к двери дома. В это время подъехал Генка Капустин, искал мать. Та, разгоряченная, о чем-то говорила с Любавой.

— Ты щас куда, Генок? — поинтересовались мужики.

— В район, бухгалтершу в банк везу. Мужики переглянулись.

* * *

…Никита Панин после обеда вызвал к себе своего первого зама, Опрелкова. Нужно было подготовить справку в область о ходе полевых работ. Колхозы в районе стали сплошь убыточные, техники не хватало. Отсеялись, но будущий урожай хранить было негде. Проблема насущная, но Панин так и не придумал, как ее решить. Тем не менее справку нужно было представить к трем часам. Изложить следовало гибко — не как признание в собственном бессилии перед упадком сельского хозяйства, а как бы честно, но — оптимистично. Губернатор готовился к выборам, и ему подходило только оптимистично.

— Что мы имеем? — вопрошал Панин Опрелкова, чувствуя, как непроизвольно слипаются глаза и рот растягивается в невольном зевке. После обеда Никита Матвеевич любил подремать. А тут эта справка, будь она неладна.

Опрелков явился с бумагами, но, по обыкновению, сразу подошел к окну. Он всегда подходил к окну у главы в кабинете и делал замечание: «А погодка-то!» И они некоторое время обсуждали погоду. В сельском хозяйстве без этого нельзя. Сегодня же, едва он подошел к окну, выходящему на площадь, на его круглом личике проступило неподдельное удивление.

— Никита Матвеевич, вы в окно смотрели?

— А что я там увижу, мать твою! Ликование аграриев по поводу будущего урожая? Ты эти байки про погоду оставь, Опрелков. Справку давай сочинять!

— До ликования, я думаю, тут далеко. Но своих аграриев вы точно увидите. Полюбуйтесь-ка!

Панин подошел к Опрелкову и выглянул в окно.

То, что он увидел, поначалу позабавило его. Какие-то мужики толпились на площади, деловито оглядываясь и размахивая руками. Некоторые уселись на асфальт, скрестили ноги по-турецки. Сзади разложили бумагу, на которой молодая девчонка что-то резво выводила красками.

— Это что это? — Брови Панина полезли вверх. — Беженцы, что ли?