Женщина-зима

Ростик кивнул, пустился вприпрыжку. Непривычно было ему, городскому, которого всю жизнь за ручку водили, свободно носиться на просторе. Непривычно и сладко. Побежал…

Тимоха положил удочку у палисадника, огляделся — никого. Толкнул калитку — тихо. Маринино окошко выходило в огород. Обошел дом, через морковную грядку перешагнул. Вот оно, открыто.

Тимоха пробрался осторожно, заглянул. Никого в комнате. Постель застелена, на столе пусто, чисто. Будто и не ночевали здесь.

— Э-эй! Кто там? — донеслось до него из глубины огорода. Есть! Застукала…

Тимоха цветы за спину, стоит как ни в чем не бывало.

— Здрасьте, теть Кать! Марина дома?

Катя Плешивка собирала в банку колорадского жука. Увидев Тимоху, закрыла банку крышкой, отряхнулась. Пошла навстречу.

— А, Тимофей… Ты к Марине, что ли? Пошли в дом, чего на жаре-то стоять?

Тимоха не стал возражать. Потащился за Плешивкой в дом. А цветы за спиной прячет.

Плешивка вымыла руки под рукомойником, попила воды.

— Квасу хочешь?

Тимоха выпил квасу. Прошли в зал.

— Уезжать собралась наша Марина, — вздохнула Плешивка и кивнула в сторону спальни. Тимоха проследил ее взгляд. В Марининой спальне на полу стояли ее вещи — большая сумка на колесиках и чемодан.

— Куда? — не понял Тимоха. — Не говорила ничего… В отпуск, что ли?

— В отпуск… Кабы в отпуск! Совсем…

— Как — совсем? — не поверил Тимоха. — Куда?

— К милому свому, в город.

— Как — к милому? — повторил Тимоха. — Он же…

— Женат, — кивнула Плешивка. — Знаю. Вчерась она мне призналась. Женат, говорит, теть Кать, но обещал развестись. Так и сказал в прошлое свидание: разводиться буду. Приеду, мол, за тобой. Будь готова. И число назвал, сегодняшнее. Она давеча весь день вещи складывала.

— Приехал? — упавшим голосом спросил Тимоха.

— Приехал. — Катя рада была поговорить. Она долго жила одна. А Марина не слишком разговорчива. И вдруг — гость.

Слушает, не перебивает. — Вещи вон стоят. Не взяли пока. «Мне, — сказал, — надо с тобой поговорить». Посадил в машину и увез. Вот жду. Уедет ли, останется? Не знаю…

Тимоха не мог говорить. Потому долго молчал, а Плешивка все что-то рассказывала, рассказывала.

— Ну, я пошел… — наконец выдавил он. Поднялся, вышел на улицу. Как во сне добрел до угла, вспомнил про удочки. Вернулся за ними. Так и шел — с удочками и букетом васильков. Потом цветы выбросил.

У дома стояли старые «Жигули», «пятерка». Значит, тетка приехала из райцентра. Никого не мог сейчас видеть Тимоха, ни с кем не мог разговаривать. Положил удочки у дедова забора и пошел куда глаза глядят.

Добров решил показать Семену место под конноспортивную школу. И Ростик пошел с ними. А сестры остались готовить окрошку. Не виделись они давно, обеих поглотила словно с неба свалившаяся личная жизнь. Некогда было обменяться мнениями. Теперь, оставшись одни, они торопились наверстать упущенное.

— Как Семен? — первая спросила Полина.

— Как шелковый! — кивнула Любава и перешла на шепот, хотя знала, что в доме никого нет: — Настоял продать магазин, представляешь? Хочет взять в аренду лимонадный цех. Квас делать газированный.

— Я говорила тебе, что он вернется? Говорила? — озорно блестела глазами Полина. — А ты — не приму, то-сё…

— Куда ж деваться? — вздохнула Любава, пряча хитринку в улыбке. — Жизнь вместе прожили как-никак. Не чужие… Ну а ты, сестрица, я смотрю, тоже век вдовствовать не собираешься…

Полина боялась говорить о них с Добровым. Об их счастье. Казалось оно ей неправдоподобным, а оттого — зыбким, непрочным.

— Мне странно все это, — призналась она, перестав кромсать картошку. — Иногда кажется — проснусь, и все исчезнет. И он, и все… И опять я одна. И ничего нет…

— Странно ей! — воскликнула Любава. — Что странного-то, я не понимаю? Встретились два человека, полюбили. Не бывает, что ли?

— Бывает, но такое… Он ведь совсем свою жизнь изменил ради меня. Совсем, круто. А если он поймет, что не может жить в деревне? Поймет и уедет?

— Ох, ох, ох! Заголосила! Изменил — значит, хотел этого. Значит, что-то его в той жизни не устраивало. Искал чего-то, вопросы себе задавал. Уважаю я таких. Чего смеешься? Уважаю. Вообще на мужиков смотрю как на детей. Все дети, все играются в кого-то. Кто в царя играет, кто в бандитов, кто в деловых и крутых. А настоящих, которые не играются, тех мало. Вот твой Добров — настоящий. Из тех, кто придет, трезво оценит, разрулит любую ситуацию. Силой, но без подлости. Молодец. И ты, Поля, молодец, что счастья своего не упустила.

— Сплюнь!

Любава суеверно сплюнула три раза через левое плечо и постучала по столу.

— Кстати, тебе привет от Панина.

— Батюшки! Что это с ним? Вспомнил…

— Да так, виделись. Предложил мне выдвинуть свою кандидатуру в районную Думу.

— А ты?

— Обещала подумать. Ну так вот — не наврал он про дом для врача общей практики-то! Проект показывал. Ничё домик. Полдома — для приема больных, полдома — жилая. Балкон, усадьба — все дела.

— Хорошо бы, — вздохнула Полина. — Я соскучилась по работе.

— В медицину уйдешь — по клубу своему будешь скучать, по театру.