Женщина-зима

— Вы, наверное, кого-то подозреваете? — предположил до этой минуты молчавший Доброе.

Дядя Саня вновь скромно потупил взор.

— Да пройди в избу-то! — не выдержал Петр Михайлович. — Чё на пороге топчешься, ни тпру ни ну! Чаю выпей!

— Не резон мне чаи распивать. И ты собирайся. В засаду пойдем.

— Мам, можно и я с ними?! — подскочил Тимоха.

— Погоди. Я ничего не понимаю. Так вы кого подозреваете?

— Думаю, без деда Лепешкина тут не обошлось, — скромно предположил гость.

— Лепешкин? Это что, фамилия такая? — не понял Доброе.

— Нет, Лепешкин — не фамилия. Это прозвище такое, — пояснил Тимоха. — Но уже никто и не помнит, как его настоящая фамилия.

Дядя Саня усмехнулся:

— Да как же его еще назвать, если у него — и зимой и летом на калошах коровья лепешка прилипшая? Где он их только находит…

Отец Полины засобирался:

— В засаду так в засаду. Тимоха, дома сиди, поздно уже. Мы сами.

По всему было видно, что парень недоволен приказом деда, но ослушаться не смеет. Поворчав, Тимоха отправился спать. Полина стала собирать посуду.

— Знаете, — неожиданно для себя сказал Доброе, — я весь вечер думал о ваших словах… Ну, о том, что мне ехать было не нужно, если обстоятельства так сложились…

— И что же вы надумали? — поинтересовалась Полина. Она уже и забыла, что сказала такое Доброву.

— И никак не могу найти ответ, что же за причина. Вот сегодня пытался дозвониться другу… Вернее, бывшему другу, сотруднику своему, на которого очень зол был, И снова — осечка. Это что, звенья одной цепи?

— Наверное. А почему ваш друг — бывший? Вы поссорились?

— Я узнал, что он ведет двойную игру. Узнал, когда был в отъезде. Это был удар для меня.

— Из-за этого вы чуть не довели себя до инфаркта? Добров кивнул:

— Были и другие причины. Мы с женой разошлись, я приехал навестить сына. Она заявила, что не позволит нам встречаться. Боюсь, не сумею описать вам своего состояния, что со мной сделалось…

— Я видела.

— Ну да… точно, вы видели.

— До такого состояния вас довели эмоции. Вот и занесло к нам, в глушь, чтобы вы отлежались, остыли. А эмоции — улеглись. Возможно, друг ваш ни в чем не виноват. Возможно, его оговорили. Бывает такое?

— Бывает, — со скрипом согласился Добров.

— Почему же вы поверили сразу, безоговорочно, не поставив на весы вашу дружбу?

— Я был в таком состоянии… Был готов принять любой удар, думал, что хуже не будет… Или по-другому: думал — пусть будет еще хуже!

— Вот видите! Ваша судьба держит вас здесь, чтобы вы разобрались в себе.

— Но ведь дело не во мне! Это внешние обстоятельства!

— Всегда дело в нас самих. Я думаю, ваша жена — не такой уж монстр. Ведь когда-то вы ее любили? Возможно, она просто хочет серьезно поговорить с вами. Возможно, надеется возобновить отношения ради сына.

— Я не стану возобновлять отношений! Пусть не надеется.

— Всегда можно найти компромисс, — возразила Полина. Она не поддавалась на его воинственный тон, беседу вела спокойно, умиротворенно. «Как врач», — подумал Добров. Было приятно слушать ее. Суждения этой женщины утешали, как успокоительное. Хотелось верить в то, что она говорит.

— Пока люди живы, у них есть шанс. Враги могут стать друзьями, друзья могут и должны простить друг друга. Обидно тратить жизнь на ссоры и склоки.

Добров понял, что Полина говорит о себе. Она ничем не может восполнить свою утрату и, вероятно, многое хотела бы изменить в прошлом.

— Я так понял, Полина, что вы пять лет назад потеряли своего мужа?

— Потеряла, — спокойно кивнула Полина.

— А как все случилось? Или вам не хочется говорить об этом? Тогда не надо.

— Нет, отчего же? Скажу. Я вот врач, всем советы даю, а Колю недоглядела.

— Он болел?

— Да, он стал болеть, а я не могла понять, в чем дело. Точного диагноза не было. Слабость у него, вдруг весь потом покроется. То лежит целый день. Я его осмотрела, поняла, что печень увеличена. К врачам в район поехал. А там ему сказали:

«Здоровый мужик, сорок лет, не стыдно по больницам таскаться?» Вроде как в симулянты его записали. Вернулся Коля и сказал: «К врачам меня больше не посылай». Так и лечила сама. А он не жалуется ни на что. Только иногда ляжет и лежит…

Полина помолчала. И Добров молчал, не зная, что сказать, и боясь прервать эту нечаянную исповедь. Вероятно, Полине, как и ему, было необходимо высказаться перед кем-то посторонним. Перед человеком беспристрастным, чужим. Она продолжала: