Женщины

Я пытался убедить себя, что муки совести – просто своего рода заболевание. Что именно люди без совести добиваются в жизни прогресса. Люди, способные лгать, обманывать, люди, всегда знающие, как срезать угол. Кортес. Он-то хуем груши не околачивал. И Винс Ломбарди[23] – тоже. Но сколько бы я об этом ни думал, мне по-прежнему было плохо. Я решил, что с меня довольно. Готов. Кабинка исповедника. Снова стану католиком. Начать, покончить с этим, как отрубить, а потом ждать прощения. Я вылакал вино и набрал рабочий номер Дебры.

Ответила Тесси.

– Привет, детка! Это Хэнк! Ну, как оно у тебя?

– Все прекрасно, Хэнк. Как сам поживаешь?

– Все хорошо. Слушай, ты на меня не злишься, а?

– Нет, Хэнк. Это и впрямь было немного фу, хахаха, но весело. В любом случае, это наш секрет.

– Спасибо. Знаешь, я правда не…

– Знаю.

– Ладно, послушай, я хотел поговорить с Деброй. Она там?

– Нет, она в суде, ведет запись.

– Когда вернется?

– Она обычно в контору не возвращается после того, как в суд уходит. Если вернется, что-нибудь передать?

– Нет, Тесси, спасибо.

Ну все, пиздец. Я даже исправить ничего не могу. Исповедальная Обстипация. Кранты Коммуникации. Враги в Высших Сферах.

Я выпил еще вина. Я совсем был готов очистить воздух от себя – и гори оно все огнем. Теперь же надо сидеть и ждать. Мне становилось все хуже. Депрессия, самоубийство часто оказывались результатом неправильной диеты. Но я-то кушаю хорошо. Я вспоминал былые дни, когда жил на одном шоколадном батончике в день, рассылая написанные печатными буквами рассказы в «Атлантик Мансли» и «Харперз». Я тогда думал только о еде. Если тело не ело, ум тоже голодал. Но в последнее время я для разнообразия питался чертовски хорошо – и пил дьявольски хорошее вино. Значит, все, о чем я думаю, – вероятно, правда. Все воображают себя особенными, привилегированными, исключительными. Даже уродливая старая перечница, поливающая на крылечке герань. Я-то воображал себя особенным потому, что ушел от станка в 50 лет и стал поэтом. Охуеть не встать. Потому и ссал на всех, как те боссы и управляющие ссали на меня, когда я был беспомощен. Все вернулось на круги своя. Я – пьяный, испорченный, гнилой мудак с очень незначительной крошечной известностью.

Мой анализ раны не залечил.

Зазвонил телефон. Сара.

– Ты же сказал, что позвонишь. Как прошло?

– Ее не было.

– Не было?

– Она в суде.

– Что будешь делать?

– Подожду. А потом скажу ей.

– Правильно.

– Не следовало мне все это говно на тебя вываливать.

– Да ничего.

– Я хочу снова тебя увидеть.

– Когда? После танцовщицы?

– Ну… да.

– Спасибо, не стоит.

– Я тебе позвоню…

– Ладно. Я тебе заранее отстираю пеленки.

Я потягивал вино и ждал. 3 часа, 4 часа, 5 часов. Наконец вспомнил, что неплохо бы одеться. Я сидел со стаканом в руке, когда перед домом остановилась машина Дебры. Я ждал. Дебра открыла дверь. С пакетом покупок. Выглядела она очень хорошо.

– Привет! – сказала она. – Как тут моя бывшая мокрая лапша?

Я подошел и обхватил ее руками. Я задрожал и заплакал.

– Хэнк, что стряслось?

Дебра уронила пакет на пол. Наш ужин. Я схватил ее и прижал к себе. Я рыдал. Слезы текли, как вино. Я не мог остановиться. Большая часть меня не шутила, другая же рвала оттуда когти.

– Хэнк, в чем дело?

– Я не смогу быть с тобой на Благодарение.

– Почему? Почему? Что не так?

– Я – ОДНА ГИГАНТСКАЯ КУЧА ГОВНА, вот что не так!

Моя совесть криком кричала внутри, у меня начался спазм. Боль просто ужасная.

– Из Канады летит танцовщица живота, чтобы провести со мной День благодарения.

– Танцовщица живота?

– Да.

– Она хороша собой?

– Да, очень. Прости меня, прости меня… Дебра меня оттолкнула.

– Дай я продукты поставлю.

Она взяла пакет и ушла в кухню. Я слышал, как открылась и закрылась дверца холодильника.

– Дебра, – сказал я. – Я ухожу.

Из кухни не донеслось ни звука. Я открыл дверь и вышел. «Фольксваген» завелся. Я включил радио, включил фары и поехал назад в Лос-Анджелес.

94

В среду вечером я был в аэропорту – ждал Айрис. Я сидел и разглядывал женщин. Внешностью Айрис убирала всех – ну, может, за исключением одной-двух. Со мной что-то не так: я и впрямь слишком много думаю о сексе. Каждую женщину, на которую падает взгляд, я вижу в своей постели. Интересный способ проводить время в ожидании самолета. Женщины: мне нравятся краски их одежды; то, как они ходят; жестокость в некоторых лицах; время от времени почти что чистая красота в каком-нибудь другом лице, абсолютно и завораживающе женском. У них есть над нами это преимущество: они гораздо лучше составляют планы и лучше организованы. Пока мужчины смотрят футбол, или пьют пиво, или шастают по кегельбанам, они, женщины эти, думают о нас, сосредотачиваются, изучают, решают – принять нас, выкинуть, обменять, убить или просто-напросто бросить. Но какая разница: что бы ни сделали они, мы кончаем одиночеством и безумием.