Женщины

Сара не стала кричать. Она просто вылила остатки супа в раковину и включила дробилку для мусора. Я слышал, как она всхлипывает, давится слезами. Крутое выпало бедной натуральной индюшке Тождество.

100

Новогодняя ночь – еще одна погань, которую надо пережить. Мои родители, бывало, всегда наслаждались ею, слушая, как Новый год приближается по радио, город за городом, пока не приходит в Лос-Анджелес. Взрывались петарды, ревели свистки и дудки, блевали пьяницы-любители, мужья заигрывали с чужими женами, а жены заигрывали с кем ни попадя. Все целовались, хватали друг друга за жопы в ванных и чуланах, а иногда и на виду у всех, особенно в полночь, и на следующий день происходили кошмарные семейные разборки, не говоря уже о Параде Турнира Роз и играх на Кубок розы.[25]

В канун Нового года Сара приехала пораньше. Ее возбуждали такие вещи, как «Волшебная гора»,[26] кино про космос, «Звездный путь»[27] и определенные рок-группы, шпинат со сметаной и чистая пища вообще, но вместе с тем в ней было больше простого здравого смысла, чем в любой другой женщине из всех, что я встречал. Одна-единственная – Джоанна Дувр, – вероятно, могла сравниться с Сарой здравомыслием и добродушием. Сара же была симпатичнее и гораздо преданнее, чем все остальные мои тетки, поэтому наступавший год в конечном итоге не обещал быть слишком паршивым.

Мне только что по телевизору пожелал «счастливого Нового года» местный диктор-идиот. Не люблю, когда меня поздравляют с Новым годом незнакомые люди. Откуда он знает, кто я такой? Может, я подвесил к потолку на проводе за лодыжки свою 5-летнюю дочь, засунул ей в рот кляп и медленно кромсаю на кусочки.

Мы с Сарой начали праздновать и выпивать, но напиваться сложно, когда полмира тужится напиться вместе с тобой.

– Ну что ж, – сказал я Саре, – неплохой был год. Никто меня не убил.

– И ты по-прежнему каждый вечер можешь выпивать и каждый день просыпаться к полудню.

– Продержаться бы еще годик.

– Это у тебя просто алкогольный гон.

В дверь постучали. Я глазам своим не поверил. Динки Саммерс, фолк-рокер, со своей подружкой Дженис.

– Динки! – заверещал я. – Эй, бля, чувак, как оно?

– Черт его знает, Хэнк. Просто решили вот зайти.

– Дженис, это Сара. Сара… Дженис.

Сара вышла и принесла еще два стакана. Я разлил. Разговор не клеился.

– Написал примерно десяток новых штучек. Мне кажется, у меня уже лучше получается.

– Я тоже так думаю, – вставила Дженис, – правда.

– Эй, слушай, чувак, помнишь тот вечер, который я перед тобой открывал… Скажи мне, Хэнк, я настолько был плох?

– Послушай, Динки, я не хочу тебя обижать, но я тогда пил больше, чем слушал. Я думал о себе – как придется выходить, и я готовился, собирался с духом, мне аж блевать хотелось.

– А я просто обожаю стоять перед толпой, и, когда до них добиваю и толпе нравятся мои вещи, я просто балдею на седьмом небе.

– С писательством по-другому. Все делаешь в одиночестве, с живой публикой не якшаешься.

– Может, ты и прав.

– Я там была, – вмешалась Сара. – Двое мужиков помогли Хэнку выйти на сцену. Он был пьян, и ему было худо.

– Слушай, Сара, – спросил Динки, – а мое выступление действительно плохо прошло?

– Отнюдь. Им просто Чинаски не терпелось. Все остальное их раздражало.

– Спасибо, Сара.

– Просто фолк-рок мне мало чего дает, – сказал я.

– А что тебе нравится?

– Почти все немецкие классики плюс несколько русских.

– Я написал штук десять новых.

– Может, мы что-нибудь послушаем? – предложила Сара.

– Но у тебя ведь гитары с собой нет, правда? – спросил я.

– О, есть у него, есть, – сказала Дженис, – она всегда с ним!

Динки встал, вышел и достал инструмент из машины. Потом сел, скрестив ноги, на ковер и начал свою банку настраивать. Сейчас у нас будут настоящие живые развлечения. Вскоре он запел. У него был густой сильный голос, отскакивал от стен. Песня про женщину. О надрыве между Динки и какой-то бабой. Вообще-то не очень фигово. Может, со сцены, когда народ платит, и вовсе нормально будет. Но когда они такие сидят прямо перед тобой на коврике, сказать сложнее. Слишком лично и неловко. Однако, решил я, он не совсем плох. Но беда с ним, беда. Стареет. Золотые кудри уже не совсем золотые, а глазастая невинность слегка осунулась. Скоро у него будут большие неприятности. Мы зааплодировали.

– Перебор, мужик, – сказал я.

– Тебе действительно понравилось, Хэнк? Я помахал в воздухе рукой.

– Ты же знаешь, я всегда по тебе подрубался, – сказал он.

– Спасибо, мужик.

Он перескочил к следующей песне. Она также была о женщине. О его женщине, о бывшей: шлялась где-то целую ночь. В песне звучал какой-то юмор, но я не уверен, нарочно ли он туда затесался. В общем, Динки допел, и мы похлопали. Он перешел к следующей.