Женщины

И представляешь, все проехали свою остановку!

Весна

Почему у оленей зов в лесу весной?

Почему мужчина не может дать зов с улицы через окно?

Или из квартиры через форточку?

И почему не набегут женщины на самый могучий зов – зов жизни?

Даже слово «издаю» теперь обозначает пошлость.

Что ты издаёшь?

Я издаю зов.

Зов любви.

Трубный голос из квартиры.

Со скамейки.

Из двора.

Я выхожу на улицу.

Я возбуждён.

Огромный яркий хвост.

Красное горло, горящие щёки…

Мой зов: – А-а-а!

Откликнитесь!

Из меня рвётся любовь!

Я уже люблю!

Не нужно бесед…

Кто я?

Я самец…

Без документов.

Без денег.

Я могучий самец.

Я зову в лес.

Для потомства.

Только для потомства.

Денег у меня нет!

Что же вы разбежались?

У вас не хватает населения, а вы могучего самца заталкиваете в КПЗ.

От кого ж понесёте, если запрёте меня в такой период…

Ну, нету у меня недвижимости.

Я весь в движении.

Я несу в себе страсть и потомство.

Лучше бы ты была не гламурная, а беременная.

Не путай эти вещи…

Ой, поймали, скрутили, вернули на кухню…

Нет у меня для вас сына, слышите – тишина, весна кончилась.

Женщина, которую я не в силах убедить

Ты – женщина, которую я бессилен убедить.

Как ты можешь мне быть близкой – женщина, которую я бессилен убедить.

Я говорю, говорю, говорю.

А ты молчишь, уверенная в своей правоте, женщина, которую я не в силах убедить.

Разве я прощу тебе это.

Я же муж твой.

Как же я люблю тебя, женщина, которую я не в силах убедить.

Как же нам жить вместе, когда то, за что я люблю тебя, так непреодолимо.

Сколько раз ты плакала, пытаясь убедить меня.

Сколько раз я напивался, видя тебя там же, где оставил.

– Зачем ты ломаешь меня, – говорила мне женщина, которую я не в состоянии убедить.

И не в силах заставить.

Закончились слёзы.

Только мой голос и твоё молчание, женщина, которую я не в силах убедить вернуться ко мне.

Мать и дочь

– Кого слушать, – сказала она, показывая на меня пальцем, – вот этого лысого, что ли? Вот этого старого?

– А сколько мне, как, по-вашему? – пробормотал я, дико краснея.

– Да лет сорок.

Моё лицо горело.

– Да. Почти. Тридцать девять, – пробормотал я.

– Что он мне расскажет? – кричала она. – Что надо быть честной, порядочной? Родителей уважать? Что он мне расскажет? Кого вы привели? Я живу, с кем хочу.

– Почему она грубит уважаемому человеку? – закричали все. – Пусть извинится!

– Я? – закричала она. – Я ещё ничего не сказала. Вы мне ещё пятидесятилетнего приведите нотации читать!

И что было глупо – я обиделся.

Ещё глупей – я с ней перестал разговаривать.

И что глупее глупого – я уже старше, чем она могла себе представить.

Её дочь уже такая, каким был я.

И мы уже с дочкой разругались, когда она что-то такое же сказала насчёт моего возраста.

Нечистая сила

Мне тут приснился бес…

Я думала, он маленький, зелёный, рогатый, четвероногий.

А на самом деле он имеет вид человека.

Ни за что бы не догадалась.

Вот какой он, оказывается.

Но видно, что сволочь.

Видно.

То есть улыбается, конечно, вежливый.

И деньги у него есть.

И дети у него есть.

И одет, конечно, с иголочки.

Галстук классный, туфли «Балдинини».

Сорочка голубая, галстук вишнёвый, костюм тёмно-синий, видимо, по заказу.

Носочки чёрные.

Но с искрой.

Часы вроде бы «Ролекс» или «Полёт», но золотые, точно.

Очки тёмные.

Хотя было темно.

Я даже спросила:

– Вы меня видите?

Он сказал:

– Насквозь.

Фигурка, – говорит, – у вас классная.

У меня платформы были на длинных таких шнурках вокруг ноги.

– Супер, – говорит. – Итальянские? «Балдинини»?

– Точно, – говорю.

Не… Мужик он, конечно, мировой. Нет, сволочь. Это точно. Ну вот видно.

Но парфюм – супер.

Как вошёл – так аромат.

Я спрашиваю:

– Что за марка у вас парфюма?

– «Живанши», Италия.

Класс. И перстенёк с печаткой – в бриллиантах.

Да, и чёрный шарф-кашне.

Так классно по обе стороны…

Но сволочь.

– Вы, – говорит, – за деньги со мной будете?

Я так шутливо говорю:

– Смотря сколько денег.

Он говорит:

– Пять тысяч.

Меня аж передёрнуло:

– Рублей, что ли?

– Баксов, – сказал он.

– Что? Прямо здесь? Блин!

Короче, возмутилась я.

А он:

– Здесь и сейчас.

Ну, думаю, тот ещё тип.

– Так люди вокруг.

– А никто не увидит.

Слушайте! Вы не поверите.

Все ходили вокруг, чуть не наступали.

Пол кафельный там, фойе Большого театра.

Зима, пол ледяной, там снег натаял. Лужи.

И никто ничего не видел, не слышал.

Он, конечно, сволочь.

И как мужик – дерьмо.

Деньги в конверте по одному, по пять баксов.

Я сижу на полу, считаю.

И тут все начали на меня орать.

Толпа, все с улицы – в гардероб.

Я ору:

– Не сбивайте!

Опять начинаю.

Он стоит, смотрит, с перстнем своим.

Ненавижу!

Я так ему в лицо:

– Ненавижу тебя, гад! Сейчас как перекрещу!

А он говорит:

– Десять тысяч за второй раз.

Я аж задохнулась:

– Опять здесь?

– А где же? У тебя же квартиры нет?

Ну, сволочь! Опять, говорю, на ледяном полу? Ну, я второй раз уже шубу подстелила.

Народ опять не видит.

В общем, это всё лирика…

Что было дальше, никогда не догадаетесь.

Он рублями рассчитался.

По пять, по десять.

И мелочи килограмма два.

Пересыпал в шубу.

С ума сойти!

Я кричу:

– Я пересчитаю!

Он говорит:

– Пересчитывай. Я подожду.

А тут второй звонок.

А я считаю, не даю ему уйти.

Народ орёт, топчет эти рубли.