Женщины

И когда Ларион, с трудом держа голову, без воли в руках, горбатясь, сел на койке, обратя к Варе белое немое лицо, она взяла это лицо в ладони, долгим взглядом посмотрела в Ларионовы глаза, потом стала на коленки и принялась обувать его.

Она сама не знала, откуда пришла к ней прежняя сила. Ларион подчинялся, она натянула ему спецовку, застегнула рубаху у ворота, нашарила под матрасом рукавицы. И только когда надевала ему шапку на светлую, просившую ножниц голову, руки ее вдруг задрожали, и она отступила на миг: ей показалось, что виски у Лариона уже с сединкой.

— Ларион Максимыч, — совладав с собой, тихо сказала Варя. — Ты не бойся, никто тебя не тронет. Сейчас прямо к крестному, он все знает… — И в последний раз спросила с надеждой: — Дойдешь ли?

Он поднял голову. Посмотрел в окно, за которым уже светились мелкие, как россыпь, звезды, потом на Варю.

— Дойду, — сказал он.

Они шли по поселку, посреди улицы, не хоронясь ничьих глаз. Ларион был еще нетверд в ногах, и Варя поддерживала его. Хмель постепенно покидал Ларионову голову, и он с каждым шагом шел тверже. Потом он и вовсе высвободил свой локоть из Вариной руки и сам взял ее ладонь в свою беспалую руку. Так они и пошли дальше, будто освободились от всего страшного, что еще час назад их разделяло.

Дела семейные

1

— Васька, подожди меня!.. — кричал старший брат, припадая на белую, наколотую жесткой травиной ногу. Он сопел, потому что уже сильно простудился на июньском речном ветру, и дышал ртом, выпятив вперед маленькие потрескавшиеся губы.

Младший приостановился и подтянул съехавшие под круглый живот штаны.

— Бежи скорее, Валичек! — позвал он и помахал коричневой короткой рукой.

Младше он был всего на полчаса: братья были близнецами. Но сходство между ними почти не угадывалось. Валька, старший, был черненький, небольшой и смазливый. Загар только легонько тронул его узенькое, девочкино лицо, шеи почти не задел. А у младшего, когда он, добежав до реки, скинул рубашку, нельзя было бы найти на вороном теле белого пятна. Волосы, просившие гребня и ножниц, желтели трепаной куделью.

— Васька, а нашу одёжу не унесут? — спросил старший близнец, неумело расстегивая вышитую крестиком сорочку.

— Не, — односложно, но убедительно отозвался младший. Но все-таки осторожно поднял одежду брата и переложил ее с чистого песка подальше под кустик, на еще более чистую траву.

Они родились в один час, обоим было по девять лет, но младший казался старше: он был выше, нескладнее и, сразу видно, сильнее. Когда пошли в воду, он взял брата за руку, но тот стал вырываться.

— Я не боюсь, — кривя губы, сказал он. — Чего ты из себя воображаешь?

Младший мог бы сослаться на приказ тетки и матери, которые в один голос твердили: «Смотри, Васька, за Валечкой, на шаг от себя не пускай!» Но Васька смолчал, только крепче ухватил брата за руку.

— Хошь, я тебе попа поймаю? — спросил он ласково. Пяткой он стал щупать дно и вдруг присел, ушел в воду с ушами. А когда вынырнул, в ладони у него была зажата маленькая усатая рыбка. Васька сунул ее брату в горсточку. Тот засмеялся и попросил:

— Слови еще!

Васька опять присел и встал с рыбкой в руке. Потом вылез на берег, сломил прутик и нанизал улов. Отдал брату и опять принялся за дело.

— Их у дна видать!.. — сообщил он, отдуваясь и тряся мокрой ржаной головой. — Шевелят усищами! Я щекотки не боюсь, а то бы и не словить.

Тут он заметил, что брат, еще ни разу не окунувшийся, меленько трясется под ветром и слабая белая его кожа как бы стянулась и рябит.

— Я тебя подержу, а ты поплавай, — предложил Васька и стал ладошкой зачерпывать воду и плескать брату на плечи. Тот затрясся еще больше, потом робко окунулся, крепко держась за Ваську.

Небо было очень высоко, облачка расползлись, как овцы по выгону, и ветер никак не мог стабунить их. Кусты занимались тихой ворожбой, в осоке бились стрекозы. Ниже того места, где купались братья, под ивой чернел омуток. Вода над ним стояла недвижная и тяжелая. Коряжистая нижняя ветка у ивы была заломлена: видно, кто-то хватался, нечаянно заплыв сюда.

Валька, осмелев, бултыхался. А Васька зорко смотрел за ним, готовый каждую секунду поймать тонкую, белую его руку. Он не видел братишку четыре года и почти забыл его. Вчера Вальку привезли из Москвы, белого, чистого и нарядного. И Васькой вдруг овладела мальчишеская нежность; он, младший, решил держаться за старшего.

— У меня трус в катухе живет, — сказал Васька, когда оба накупались до голубой дрожи. И повел Вальку смотреть кролика, который пугливо бился в ящике. — Хошь, на траву пущу его?

Мальчишки бегали за этим кроликом по выгону, растопырив руки и крича. А из окна на них в четыре глаза смотрели мать и тетка. Они тоже были родные сестры, и тоже совсем не похожие.

Мать была желтая, мешковатая и крикливая, как птица выпь. С теми, кого она любила или старалась задобрить, она говорила больным шепотком и подбирала ласковые, жалобные слова. Кого недолюбливала, на того кричала всегда, и крик этот тоже был жалобный, взыскующий.