Женщины

— Ну, а как она теперь?.. — спросил Лучина, имея, конечно, в виду Сашу.

Володьке хотелось похвастать, что ему удалось перетащить Сашу с подсобной работы на точильный станок. Она всячески сопротивлялась, не верила, что сможет, и, когда сорвавшаяся деталь вышибала у нее из рук напильник, она в ужасе отскакивала и искала глазами Володьку. Но об этом он умолчал, зато рассказал Лучине, что Саша очень аккуратно посещает политзанятия и отвечает лучше других, без подсказок. Записалась в драмкружок, который готовил какую-то пьесу про шпионов, выучила роль назубок, но, как только дошло дело до репетиции, растерялась и почему-то заплакала…

— Какая-то она уж очень напуганная, — задумчиво сказал Лучина. — Знаешь, бывают такие, с детства напуганные. Ей бы сейчас хорошего парня в защиту…

…Вечером Володька сообщил Саше, что Лучину зовут Клавдием.

— Как будто бы есть такое имя, — без всякого разочарования сказала Саша. — Погоди одну минутку.

Она порылась в бумажном хламе, хранившемся в сундучке, в сенях, и достала какой-то старинный календарь. На обтрепанной обложке Володька увидел портрет царя с царицей и мальчиком. Саша объяснила, что это наследник. Полистав календарь, она нашла длинный перечень имен, расположенный по алфавиту, возле каждого имени стоял крестик и число.

— Есть Клавдий, — чему-то обрадовалась Саша.

— А я тут есть? — с ревнивым любопытством спросил Володька.

— Есть, конечно. — Саша поискала глазами. — Вот, ты святой князь Владимир. День твоего ангела пятнадцатого июля.

— Какого еще ангела! — недовольно буркнул Володька. — Зачем, Саша, ты эту книжку хранишь? Царь тут нарисован… Сожги лучше.

— Это мама берегла… Тут много интересного, — сказала Саша. — Например, календарь природы и народные приметы.

— Все равно, — сказал Володька. — Это же при царе напечатано.

Он взял календарь, открыл вьюшку и поднес зажженные листы к устью голландки. Оба смотрели, как вспыхнула выцветшая обложка, как почернели царь с царицей и наследником и обратились прахом.

…За окнами крутила метель. Качалась голая, черная береза. Осиновые дрова плохо нагрели Сашину комнату. Она сидела с ногами на своем диване, и так хорошо знакомый Володьке платок закрывал ей плечи и полуголые руки с потемневшими от металла пальцами.

— Саша, — очень тихо спросил Володька, — зачем ты ходишь к горкому, караулишь Лучину? Он сколько раз видел тебя в окошко. Он — это ничего… А Ванька Козодоев увидит и будет «ха-ха» строить. Или еще чепуху какую-нибудь придумает. И товарищу Лучине может быть неприятность. Ну скажи, зачем ты ходишь?..

— Почему же?.. — упавшим шепотом спросила и Саша. — Почему мне нельзя туда ходить?.. Я только хочу посмотреть на… него. Только посмотреть. Разве нельзя?

Володька глубоко вздохнул и отрицательно покачал головой.

— Он тебе сам сказал, чтобы я не ходила?

— Нет… Он мне другое сказал… — И Володька передал, какие девушки могут нравиться Лучине. — Ты только не обижайся, Саша!

Они оба долго молчали.

— Все равно. — Саша устремила куда-то в угол свои опечаленные глаза. — Он столько для меня сделал!.. Я его всю жизнь не забуду.

Володька испытал законную досаду: его-то Саша, видно, не собирается всю жизнь помнить, хотя он тоже… он тоже к ней по-человечески, по-комсомольски подошел. Но тут же Володька с ясностью понял, что разница между ним и Лучиной все-таки большая.

— Ну, я пойду, — сказал он. — В субботу в горкоме встреча с полярниками. Пойдешь? — Вдруг его дернул какой-то бес, и он выпалил: — Лучину своего увидишь.

Сашины глаза синели в сумраке комнаты.

— Я бы пошла… Но, может быть, теперь уж неудобно?

Володька пожал плечами.

— Тут как раз удобно. Ты комсомолка, встречу организует горком. В чем же дело?.. Приходи.

— А ты бы, Вова, не зашел за мной?..

Володькино сердце дрогнуло.

— Зайду… — И, чтобы спрятать волнение, Володька ушел поскорее.

7

Стоял уже конец мая, сладкий от цветения. Густо летал тополиный пух, и от него нельзя было очиститься.

Утром в воскресенье Володька вышел в позеленевший двор и огляделся. На Володьке была новая розовая жесткая ковбойка, и еще он повязал голубой галстук. Ему казалось, что это красиво. В это утро он в первый раз побрился и пах теперь туалетным мылом и одеколоном «Ландыш».

Володька шел и, надувая бритые губы, гнал своим дыханием легкую тополиную пушинку. Она взлетала и снова стремилась прижаться к Володькиным горячим щекам, но он упрямо отгонял ее.

На Крутой улице Володька замедлил шаг и чуть подтянул голубой галстук. Потом его вдруг одолело сомнение, он оглянулся по сторонам, быстро сдернул галстук и спрятал в карман. После этого он взбежал на крыльцо дома, где жила Саша.

Она вышла, одетая в белое платье, которого Володька еще не видел на ней. Оно было ей узко и даже коротко, но, видимо, другого у нее для такого случая не было. Володьке стало немного не по себе, когда он взглянул на Сашину грудь, которая теперь была совсем не такая, как в будничной одежде. Сейчас под реденьким белым батистом это было что-то живое, просящееся наружу.

— Здравствуй, — сказал Володька смущенно. И искоса взглянул опять на Сашину грудь.