Женщины

– В самом деле, – сказала она, – мне кажется, в эти напитки вообще ничего не кладут. Я лучше еще один выпью.

Тэмми проглотила пять «Злюк» за 40 минут.

Мы постучались в задние двери «Чмок-Хая». Один из здоровенных телохранителей Марти впустил нас. Марти брал себе этих типов с неисправными щитовидками поддерживать закон и порядок, когда вся мелюзга, все волосатые придурки, нюхатели клея, кислотные торчки, простой травяной народ, алкаши – все отверженные, проклятые, скучающие и притворщики – выходили из-под контроля.

Я уже готов был срыгнуть, и я срыгнул. На этот раз я нашел урну и рассупонился. В последний раз я вывалил все прямо под дверь кабинета Марти.

Сейчас тот остался доволен происшедшей переменой.

67

– Хотите чего-нибудь выпить? – спросил Марти.

– Пива, – ответил я.

– А мне «Злюку», – сказала Тэмми.

– Найди ей место и открой кредит, – велел я Марти.

– Ладно. Мы ее устроим. Только стоячие места остались. Пришлось полутора сотням отказать, а до тебя еще полчаса.

– Я хочу представить Чинаски публике, – сказала Тэмми.

– Ты не возражаешь? – спросил Марти.

– Нет.

У них там выступал пацан с гитарой, Динки Саммерс, и толпа его потрошила. Восемь лет назад у Динки вышла золотая пластинка, и с тех пор – ничего.

Марти сел за интерком и набрал номер.

– Слушай, – спросил он, – этот парень – такая же дрянь, как и пот?

Из трубки донесся женский голос:

– Он ужасен.

Марти положил трубку.

– Хотим Чинаски! – орали они.

– Хорошо, – послышался голос Динки, – следующий – Чинаски.

И запел снова. Те были пьяны. Они улюлюкали и свистели. Динки пел дальше. Закончил свое отделение и сошел со сцены. Заранее никогда не скажешь. Бывают дни, когда лучше всего не вылазить из постели и натянуть одеяло на голову.

Постучали. Зашел Динки в своих красно-бело-синих теннисных тапочках, белой майке и коричневой фетровой шляпе. Шляпа сидела набекрень на массе светлых кудряшек. Майка гласила: «Бог есть Любовь».

Динки посмотрел на нас:

– Я действительно был так плох? Я хочу знать. Я в самом деле был так плох?

Никто не ответил.

Динки взглянул на меня.

– Хэнк, я был настолько плох?

– Толпа пьяная. У них карнавал.

– Я хочу знать, я был плох или нет?

– Лучше выпей.

– Я должен найти свою девчонку, – сказал Динки. – Она где-то там одна.

– Слушай, – сказал я, – давай с этим покончим.

– Прекрасно, – ответил Марти, – иди начинай.

– Я его представляю, – сказала Тэмми.

Я вышел с нею вместе. Пока мы подходили к сцене, они нас заметили и начали орать, материться. Со столиков полетели бутылки. Началась потасовка. Парни с почтамта никогда бы этому не поверили.

Тэмми вышла к микрофону.

– Дамы и господа, – сказала она, – Генри Чинаски сегодня не смог…

Повисла тишина.

Затем она добавила:

– Дамы и господа – Генри Чинаски!

Я вышел. Они подняли хай. Я еще ничего не сделал. Я взял микрофон.

– Здрасьте, это Генри Чинаски…

Зал вздрогнул от грохота. Не нужно делать ничего. Они готовы сделать всё за меня. Но тут нужно осторожнее. Как бы пьяны они ни были, они немедленно засекали любой фальшивый жест, любое фальшивое слово. Никогда не следует недооценивать публику. Они заплатили за вход; они заплатили за кир; они намереваются что-то получить, и если им этого не дают, они сгоняют тебя прямиком в океан.

На сцене стоял холодильник. Я открыл дверцу. Внутри лежало, наверное, бутылок 40 пива. Я сунул туда руку, вытащил одну, свернул крышку, хлебнул. Мне нужен был этот глоток.

Тут человек перед самой сценой завопил:

– Эй, Чинаски, а мы за напитки платим!

Парень в форме почтальона сидел в первом ряду.

Я залез в холодильник и вытащил еще одну бутылку. Подошел к нему и отдал пиво. Потом вернулся, залез внутрь и извлек еще несколько. Раздал их народу с первого ряда.

– Эй, а про нас забыл? – Голос откуда-то сзади.

Я взял бутылку и запулил ею в темноту. Затем швырнул еще несколько. Клевая толпа – поймали все до единой. Потом одна выскользнула у меня из руки и взлетела высоко в воздух. Я слышал, как она разбилась. Всё, хватит, решил я. Я уже видел, как подают в суд: раздробленный череп.

Осталось 20 бутылок.

– Так, остальные – мои!

– Вы читать всю ночь будете?

– Я пить всю ночь буду…

Аплодисменты, свист, отрыжка…

– АХ ТЫ ЕБАНЫЙ ГОВНА ШМАТ! – завопил какой-то парень.

– Спасибо, Тетушка Тилли, – ответил я.

Я сел, поправил микрофон и начал первый стих. Стало тихо. Теперь я – на арене наедине с быком. Страшновато. Но я же сам написал эти стихи. Я читал их вслух. Лучше всего начинать с легкого, с издевательского. Я закончил, и стены содрогнулись. Во время аплодисментов четверо или пятеро подрались. Мне должно было повезти. Надо лишь продержаться.

Их нельзя недооценивать, и в жопу их целовать тоже нельзя. Надо достичь какого-то плацдарма посередине.

Я почитал еще стихов, попил пива. Я напивался сильнее. Слова становилось труднее читать. Я пропускал строки, ронял стихи на пол. Потом перестал и просто сидел на сцене и пил.

– Это хорошо, – сказал я им, – вы платите за то, чтоб посмотреть, как я пью.

Я напрягся и прочел еще несколько стихотворений. Наконец, озвучил несколько неприличных и закруглился.

– Всё, хватит, – сказал я.